Молодые, способные - Скарлетт Томас

– Я себя так по-дурацки чувствую... – признается Тия.

Эмили корчит рожицу. К делу, дорогуша.

– Напрасно, – говорит Джейми. – Положение и вправду сложное.

– Ты вот ведешь себя как ни в чем не бывало.

– Ну, я из тех, кто выживает.

Эмили зажимает рот ладонью. «Я из тех, кто выживает». Бог ты мой, мил, но до чего же нелеп!

– Кстати, я нашла генератор, – сообщает Тия.

– Великолепно. Надо его включить, пока не стемнело.

Слышен шорох. Наверное, Джейми встает.

– Прямо сейчас? – спрашивает Тия.

– Пойдем. Тебе надо чем-нибудь заняться, отвлечешься.

– Но я не могу...

– Что не можешь?

– Смотреть ему в лицо...

– Брину?

– Да.

– Почему? Что случилось?

– Ничего. Глупость вышла.

– Да в чем дело? – спрашивает Джейми.

– Кажется, я... погорячилась. «Эт точно», – думает Эмили.

– Он к тебе приставал? – допытывается Джейми.

– Не знаю... Если честно, я этого хотела. Дело не в этом.

– А в чем?

– Просто он сказал...

– Что?

– Ты все равно не поймешь.

– Я попытаюсь.

– Он сказал, что хочет сфотографировать меня.

– Все ясно. Гад.

– Нет-нет! – протестует Тия. – Он не это имел в виду.

– А что еще он мог иметь в виду?

– Он фотограф. Снимает здания, ну и всякое другое. Наверное, хотел сделать мне комплимент. Мы говорили о фотографии, он в тему сказал. Я потому и жалею, что погорячилась.

– А проблема-то в чем?

– Какая проблема? – удивляется Тия.

– Как какая? Ты же расстроилась.

Эмили прикидывает, сколько еще продлится это занудство.

– Я никому не позволю меня фотографировать, – объясняет Тия и прибавляет: – Никогда.

– Почему?

– Не могу, и все.

– Кажется, есть религиозные учения, в которых...

– Считается, что фотография отнимает душу? Знаешь, они правы. Так и есть. Раз – и душа исчезает.

– Не понимаю, – признается Джейми. Длинная пауза. Тия продолжает совсем тихо:

– В двенадцать лет я узнала, что дядя установил у меня в спальне скрытую камеру.

– То есть?

– Он снимал, как я раздеваюсь. Целые километры пленки, на которой я снимаю одежду, стаскиваю носки, трусики, раздеваюсь догола. Самые популярные были кадры, где я в носках и трусах.

– Черт! – выпаливает Джейми. – Серьезно?

– Да. Он эти записи смотрел сам и с друзьями, а отдельные кадры печатал и продавал какому-то торговцу в Сохо.

– Значит, он был?..

– Да, педофил.

– Боже мой... Неудивительно, что ты...

– Это продолжалось два года, а началось, когда мне было десять. Я искала в комнате потайные ходы – ну, знаешь, все в детстве ищут, – и нашла камеру. Я целую вечность понять не могла, что это такое. Когда поняла, мама расстроилась, но в конце концов сказала, что нет смысла в полицию заявлять – дядя же не приставал ко мне, не трогал, ничего такого. Я думала, отец сойдет с ума, а он и бровью не повел. Наверное, родители просто не хотели неприятностей. Такая у нас была семья.

– Черт... А ты что?

– А я пошла в полицию. Нам в школе объясняли, что делать, если взрослый человек что-то такое делает, от чего тебе неловко. Ну, сам знаешь. Я пошла к учительнице, она отвела меня в полицию.

– Смелая ты.

– При обыске у дяди Дэвида много всякой дряни нашли.

– Какой?

– Тебе лучше не знать.

«А я не прочь», – думает Эмили. Но Джейми не настаивает.

– Что с ним стало? – спрашивает он.

– Сел в тюрьму. И до сих пор сидит.

Эмили торопливо производит подсчеты. Тия сказала, что ей двадцать два. Видно, обвинения были серьезными, если дядьку упекли за решетку почти на десять лет.

– А ты? Что с тобой случилось?

– Меня удочерила очень милая пара из Брайтона. Конец.

– А твои настоящие родители?

– Я с ними уже десять лет не разговариваю.

– Правда?

– Ага. Они не люди, а падаль. Им на меня плевать.

– Господи...

Похоже, разговор окончен.

– Пожалуйста, никому не рассказывай, – просит Тия.

– Конечно, – обещает Джейми. Шаркают ноги, хлопает дверь. Они ушли.

На кухне остро ощущается сексуальный накал.

– Чем это вы здесь занимаетесь? – спрашивает Джейми.

– Ничем, – говорит Пол. – А вы куда?

– Идем разбираться с электричеством, – сообщает Джейми.

– Тебе лучше? – спрашивает Энн у Тии.

– Да, спасибо, – кисло отвечает та.

Тия и Джейми уходят. Пол снова переводит взгляд на Энн.

Он улыбается. Она улыбается в ответ.

– Что? – спрашивает она.

– Что? – повторяет он.

Это продолжается последние полчаса. Энн читает какую-то книгу из библиотеки, а Пол смотрит на Энн и вертит в руках детали мобильников. Энн то и дело поднимает голову и улыбается. Пол улыбается в ответ, оба смущаются, спрашивают, что, – и Энн читает дальше.

Для Энн слова не подберешь. Пол думает об этом с утра. Наверное, все дело в том, что он таких девушек никогда не видел. Никто не внушал ему такие мысли. Потому он и не может подобрать слова. До сих пор ему казалось, что все женщины делятся на две категории: подружки, против которых бунтуешь, – все эти Бриджит Джонс с закидонами, которые только и мечтают поймать тебя, окольцевать и толстеть себе дальше с комфортом, – и девчонки, которых подцепляешь, бунтуя против подружек. Секс и с теми, и с другими Пола не прельщает. Как-то не тянет его спать с Бриджит. Они вечно требуют тушить свет, плачутся, жалуются на целлюлит и ублюдков, которые их использовали, – сплошь банальности и штампы. А другие девчонки, у которых и имени-то нет, заморачиваются на том же, но самооценка у них еще ниже, чем у Бриджит, – а у тех она ниже плинтуса. Безымянные партнерши трахаются с кем попало, травятся наркотиками и сводят себя в могилу, а потом наконец выискивают мужчину, религию или книжонку из серии «Помоги себе сам», превращаются в Бриджит, выходят замуж и начинают жиреть.

Теоретически у Пола нет проблем с сексом, просто он не хочет совать пенис куда попало. Фальшиво это: стоны, позы. Ну и зачем? Уж точно не удовольствия ради. Им больно и обидно, но не уверенным в себе мазохисткам того и надо.