Прах Анджелы - Фрэнк МакКорт

На улице дождь, на кухне — море, а у нас в «Италии» снова горит огонь. В комнате сухо и так тепло, что после чая мы с Мэйлахи засыпаем и просыпаемся только когда папа говорит, что ужин готов. Одежда еще не высохла, поэтому Мэйлахи восседает на чемодане, закутанный в мамино красное пальто, а я — в старое пальто дедушки, который сбежал в Австралию.

В комнате вкусно пахнет капустой, картошкой и мясом. Папа достает свиную голову из кастрюли и кладет ее на тарелку.

— Бедный поросеночек, — говорит Мэйлахи. — Не хочу его есть.

— Значит, не голоден, — говорит мама. — Давай, ешь без разговоров.

— А мы вот как сделаем, — говорит папа.

Он отрезает от поросячьих щек два кусочка, кладет нам на тарелки и мажет горчицей, а блюдо с головой убирает под стол.

— Вот тебе просто окорок, — говорит он Мэйлахи, и Мэйлахи ест, потому что это просто мясо и не видно, откуда оно взялось.

Капуста горячая и мягкая и картошки с маслом и солью навалом. Мама очищает нам картошку от кожуры, а папа ест прямо так, потому что вся польза в кожуре.

— Ладно у нас не яйца на ужин, — смеется мама. — А то со скорлупой бы слопал.

Папа говорит, что да, и слопал бы, и вообще это безобразие, что ирландцы каждый день выбрасывают миллионы картофельных шкурок, потому и мрут от чахотки, и в яичной скорлупе уж очень много полезного, и вообще расточительство — восьмой смертный грех.

— Будь моя воля… — начинает он.

— Тебя забыли спросить, — перебивает его мама. — Ешь давай.

Папа съедает полкартофелины с кожурой, а оставшуюся половинку кладет обратно в кастрюлю. Еще он берет себе маленький кусочек свинины и капустный лист, а остальное отдает нам с Мэйлахи. Потом снова заваривает чай, и мы пьем чай с вареньем — теперь никто не скажет, что нам на Рождество сладкого не дали.

За окном темно, и по-прежнему льет дождь, а в камине поблескивают угольки. Мама и папа сидят у камина и курят сигареты. Одежда сырая и остается только забраться снова в теплую постель и слушать папину сказку про то, как Кухулин стал католиком, а потом уснуть и видеть во сне поросенка, который плачет в яслях, потому что и он, и Младенец Иисус, и Кухулин умрут, когда вырастут.

* * *

Ангел, который приносил нам Маргарет и близнецов, прилетел снова, и теперь у нас есть братик Майкл. Папа говорит, что нашел его на седьмой ступеньке лестницы в «Италию», и что, мол, если уж попросил у Бога ребеночка, то жди Ангела Седьмой Ступеньки.

Мэйлахи интересуется, как Ангел Седьмой Ступеньки приносит братиков тем, у кого лестницы нет, но папа отвечает, что чрезмерное любопытство — сродни недугу.

Мэйлахи спрашивает, что такое «недуг», да и мне тоже интересно, но папа говорит, что весь мир поражен недугом, надевает кепку и уходит в больницу Бедфорд-роуд проведать маму и Майкла. Она в больнице, потому что у нее спина болит, а малыш при ней просто, чтобы убедиться, что его оставили на седьмой ступеньке здоровеньким. Но разве ангелы понесли бы куда-то на лестницу больного ребенка? Папу и маму об этом спрашивать бесполезно.

— Совсем как твой брат — все почему да почему. Иди, лучше поиграй, — обычно говорят они.

Взрослые не любят, когда дети задают им вопросы. А самим так, значит, можно о чем угодно спрашивать. Например: «Как дела в школе?», «Ты хорошо себя вел?», «Ты сегодня молился?». А если спросишь взрослых, молились ли они, то можно и подзатыльник схлопотать.

Папа возвращается с мамой и малышом, но маме надо еще несколько дней лежать, чтоб спина прошла. Мама говорит, что малыш — вылитая наша сестричка покойная: такие же волнистые черные волосики, голубые глазки и чудесные брови.

Мне хочется знать, кто и куда вылил Майкла, раз он вылитый, и еще, откуда седьмую ступеньку отсчитывать: сверху или снизу, их же там девять?

— Ангелы прилетают с неба, — добродушно отвечает папа. — А не приходят с кухни, где с октября по апрель плещется море.

Это означает, что ступеньку надо отсчитывать сверху.

Малыш Майкл простудился. У него нос почти совсем не дышит. Мама волнуется, потому что сегодня воскресенье и амбулатория для бедных закрыта. Если пойти к доктору домой, служанка увидит, что ты бедный и скажет в амбулаторию приходить. А то, что у тебя младенец на руках умирает, ей все равно, она ответит, что доктор за городом на лошади катается.

Мама плачет, потому что малыш хватает ртом воздух. Она пытается прочистить ему носик скрученной бумажкой, но боится засунуть ее слишком далеко.

— Не пихай ничего в нос ребенку, — говорит папа. — Не так надо.

Он наклоняется, будто хочет поцеловать Майкла, но вместо этого прикладывается губами к его носику, высасывает то, что там накопилось, и сплевывает в огонь. Майкл громко кричит, вдыхает воздух носом, начинает сучить ножками и смеяться. Мама смотрит на папу так, будто он ангел, спустившийся с небес, а папа сообщает, что так в Антриме делали задолго до того, как появились доктора, которые на лошадях катаются.

* * *

На Майкла дают прибавку к пособию, но мама жалуется, что этого мало, и ей снова приходится идти в Общество и выпрашивать еду. Как-то вечером к нам в дверь стучат, мама велит мне спуститься и посмотреть, кто там. На пороге двое мужчин. Они из Общества Святого Викентия де Поля и спрашивают маму или папу. Я говорю им, что родители в «Италии».

— Где-где? — переспрашивают они.

— Наверху, там сухо, — объясняю я. — Сейчас их позову.

Они спрашивают, что это за сарайчик у нас прямо у двери. Я отвечаю, что туалет. Они удивляются, почему не на заднем дворе. А я объясняю, что туалет тут один на всех, и ладно, что не на заднем, а то через наш двор все жители переулка таскались бы со своими вонючими ведрами.

— Точно один туалет на всю улицу? — переспрашивают они.

— Точно, — говорю я.

— Матерь Божья, — сокрушаются они.

— Кто там? — кричит мама сверху.

— Дяди.

— Какие дяди?

— Из Викентия де Поля.

Дяди осторожно пробираются по лужам, цокая языками и приговаривая, что это форменное безобразие. Наверху они говорят маме с папой, что извиняются за беспокойство, но Обществу необходимо убедиться, что оно помогает тем, кто действительно нуждается. Мама предлагает им чаю, но они оглядывают комнату и отказываются. Потом спрашивают, почему мы живем наверху и почему у нас только один туалет. Они задают много вопросов, потому что взрослые могут спрашивать, о чем захотят и записывать что-то в блокнотиках, тем более, если эти взрослые в воротничках, галстуках и костюмах. Они хотят знать, когда родился Майкл, сколько папа получает на бирже, когда у него была работа, и почему ее нет сейчас, и что у него за акцент.

Папа рассказывает им, что туалет кишит смертельной заразой, что кухню затопило зимой и нам пришлось переехать наверх, чтоб не промокнуть окончательно. Еще он говорит, что река Шаннон насылает на нас сырость и убивает одного за другим.