Егерь - Евгений Ильичёв

мне безумным торжеством этого ненасытного бога голода. У меня разбегались глаза от изобилия яств, но лишь только я потянулся к ближайшему ко мне блюду, как Герман одернул меня. Я огляделся и обратил внимание, что никто из егерей к еде так и не притронулся, ограничившись лишь хмельным питьем.

Мария, заметив мой голодный недоумевающий взгляд, взяла мою пустую лохань и щедро наполнила ее свежими овощами и зеленью.

— Хочешь есть? Ешь лучше это.

Откуда на излете зимы в кнесовых пределах свежие овощи и зелень, я даже не догадывался. Поистине, кнесова власть и могущество в моих глазах вчерашнего раба казались безграничными. Почему Герман и Мария не позволили мне тогда есть мясо, я узнал лишь спустя некоторое время.

Выслушав Грижу и отпустив его к столу, кнес едва заметным движением головы дал понять придворным, что хочет тишины. Буквально за пару секунд в тронном зале все смолкли.

— Знаешь, зачем я звал тебя, Герман?

— Догадываюсь, — тут же ответил егерь.

Кнес наклонил голову и вопросительно приподнял бровь.

— Очевидно, ты будешь просить нашей помощи или совета, поскольку встретил незнакомого соперника.

— Насколько я понял, небесным людям нынче самим нужна помощь. Не потому ли ты явился ко мне по первому же зову?

— Я восхищен твоей проницательностью, кнес, — не стал скрывать истинного положения дел Герман. Да и смысла в том не было. Грижа, должно быть, подробно описал сложившуюся ситуацию, и теперь кнес полагал, что может диктовать свою волю практически беспрепятственно. Тем не менее Герман, немного помолчав, продолжил. — Думаю, кнес, при всех плюсах своего положения ты нуждаешься в нас столь же сильно, сколь и мы нуждаемся в твоей помощи.

— Чего же, по-твоему, мне не хватает, чтобы чувствовать за собой силу? — хитро прищурившись, поинтересовался кнес.

— Информации.

— Вот тут уже я могу тебя похвалить, небесный человек. Я действительно позвал тебя именно ради совета.

— Я буду искренен с тобой, кнес Владеймир. Мы не во всем сходимся во взглядах, но в сложившейся ситуации, уверяю тебя, то, о чем я хочу тебе рассказать, касается всех народов Великой Пустоши: небесных людей, сотрапезников и кореллов.

Внезапно кнес встал и стукнул кулаком по столу с такой силой, что стоящие рядом блюда опрокинулись. Полетели на пол и столовые приборы. Упал и разбился хрустальный кубок кнеса, своим звоном окончательно ставя точку в вопросе статуса переговоров. Отныне мирными их назвать было нельзя.

— Мы уже ставили точку в этом вопросе, человек с небес, — выкрикнул Владеймир гневно. — Кореллы не являются народом! Они вообще не являются людьми! Кореллы — безмозглый скот! Животные без души и разума!

В воцарившейся тишине было слышно, как натужно дышит кнес. Вены на его шее набухли, глаза налились кровью, а край верхней губы, застывшей в презрительной гримасе, время от времени подергивался.

— Не забывайся, Герман Мечников. Ты тут гость непрошеный. Мы не звали вас с вашими нотациями. Мы не ищем ни вашей мудрости, ни ваших богов, нам бы с нашими в ладу ужиться.

Кнес огляделся, словно приходя в себя, и сел обратно на свой трон. Я сидел чуть дыша, но, украдкой бросив взгляд на Германа, поразился его выдержке. От подобного гнева самого грозного и могущественного правителя Пустоши иной бы язык проглотил и не осмелился бы более перечить. Но Герман, спокойно выслушав гневную тираду кнеса, тихо произнес:

— В том мире, откуда мы прибыли, нет большей ценности, чем знание. Знание — единственная сила и единственное оружие, которое могло погубить мой мир, попади оно не в те руки. Наша цивилизация смогла достичь таких высот, о которых вам и мечтать не приходится. Но мы совершили одну ошибку. Одна маленькая слабость, заразившая всех жителей моего мира, заставила нас горько пожалеть после.

— И что же это? — нетерпеливо перебил Германа кнес.

— Самонадеянность, — спокойно ответил Герман. — Мы возгордились своим гением. Для начала мы отказались от целого пантеона богов. С развитием цивилизации и накоплением знаний мы пришли к выводу, что для спокойного существования нам достаточно будет иметь двух-трех богов. Да и те нужны были нам лишь для решения своих земных, сугубо корыстных целей. Их именем мы прикрывали свое невежество. Во имя оставшихся богов мы развязывали войны и творили такие зверства, какие вам и не снились. Религия как таковая нужна была нам лишь как средство влияния на людские массы. Религией мы затыкали те дыры в познании мира, которые не могла объяснить наука. Для слабых она была спасением от сумасшествия, средством от одиночества во вселенной, единственным стоящим смыслом жизни. А для власть имущих религия стала рычагом управления. И в самом последнем цикле нашего развития мы вышли на беспрецедентный уровень богохульства. Мы доказали бога как физическое явление, но так и не смогли до него дотянуться. И тогда мы отказались от бога как творца всего сущего. Нашим богом стала наука, давшая нам мир и процветание. Но, лишившись духовности, мы лишились и самого главного — человечности.

Я взглянул на Оана. Тот сидел смирно и смотрел в одну точку, слабо кивая головой. Судя по всему, Герман сейчас рассказывал одновременно о двух ветвях человечества, совершивших одну и ту же ошибку, и Оан с такой позицией егеря был полностью согласен. Между тем Герман продолжал:

— В моем древнем мире говорили: «Свято место пусто не бывает». Когда общество отказалось от самой идеи бога как единственного мерила справедливости во вселенной, появились те, кто захотел занять пустующий пьедестал. Ты хотел узнать, кто против тебя выступил? Так я тебе отвечу. Против тебя восстал один из таких самопровозглашенных богов. Во всяком случае, он сам себя так называет.

— Что ты несешь, сумасброд? — рассмеялся кнес, ему в унисон расхохотались и все присутствующие. — Мы видели тех, кто пришел к нам. Они такие же боги, как я — заяц. Они смертны, мы это проверили. Но они вооружены, организованы и опасны. И самое страшное, что они выглядят, как вы, говорят, как вы, и действуют, как вы. Случайно ли такое совпадение, Герман?

— Отнюдь нет, — повысил голос Герман, перекрикивая смеющуюся толпу.

Шум в тронном зале постепенно смолк. Всем было интересно, что скажет егерь.

— Ты не зря являешься правителем, Владеймир. Твоему уму и прозорливости можно позавидовать, — в очередной раз польстил кнесу Герман. — Но ты так и не понял, кто именно к тебе пожаловал два месяца назад.

— Так просвети нас!

— Это те, кого вы называете кореллами, — сказал Герман, воспользовавшись тишиной.

И после этих его слов тишина вдруг превратилась в гробовую. Все вокруг ожидали очередной вспышки кнесова гнева, но тот лишь скрипнул зубами. Было видно, как тяжело ему дается внешнее спокойствие. Наконец кнес произнес:

— Докажи.

Герман встал и медленно прошелся вдоль столов, расставленных в тронном зале квадратом.

— Вы торгуете кореллами больше сотни лет, отлавливая их в Пустоши. Совершенно не задумываясь, откуда они там появляются.

Герман взял небольшую паузу и в повисшей тишине раскрыл интригу:

— Мы нашли колыбель зарождения кореллов. Их там сотни тысяч. Раньше это место было заброшено, но теперь один из тех, кто называет себя богом, встал во главе этой армады. У них есть знание. У них есть оружие. И теперь у них есть предводитель. Опасный, коварный и умный предводитель, способный их обучить и смести с их помощью все на своем пути.

— Ты утверждаешь, что к нам приходили кореллы. Но ведь всем известно, что кореллы дики и глупы. А те, кто приходил к нам, были сотрапезники, или, как вы любите нас называть, — люди. Они говорили на нашем языке. Они умели обращаться с оружием. Они смогли пробудить нашу пушку ото сна. Ты, Герман, не говоришь всей правды и можешь горько поплатиться за это. То не могли быть кореллы.

— Позволь, кнес, спросить тебя кое о чем? — легко перевел разговор в иное русло Герман. Кнес махнул рукой, удовлетворяя его просьбу.

— Как ты понял, что мой юный спутник — корелл?

Кнес рассмеялся:

— Как раз это не составило для меня большого труда. Любого корелла отличает от сотрапезника его покорность. Раболепство, пресмыкание низшего существа перед высшим. Как бы ты ни учил своего ручного волчонка, как бы ни наряжал, ни отмывал — его суть от того не поменяется. Это корелл — глупый, необучаемый, покорно гнущий свою спину перед нами, сотрапезниками.

— То есть ты признаешь, что