Сплюшка или Белоснежка для Ганнибала Лектора - Анна Кувайкова

— Ну и что-о-о?! Может, у нас это… — снова шмыгнув носом, Милка помолчала, подбирая слова, и выдала, ткнув пальцем в плечо своего несостоявшегося кавалера. — С первого взгляда любовь?!

— Тогда уж с первого удара, — едко откликнулся тот, потирая предплечье. — И не взаимная!

— Да я же не специально-о-о!

— А я в этом уже не уверен!

Я, глядя на этот концерт, только вздыхала, стараясь не обращать внимания на саднящую губу и явно выбитый палец. Про себя всё больше уверяясь, что эта парочка явно нашла друг друга.

По крайне мере, такую бурную реакцию в первые два дня знакомства, лично я наблюдаю в первый раз. За все девять катастроф на Милкином любовном фронте, под кодовым названием «Ка-а-акой мужчина!».

Помешивая кофе в пузатой стеклянной чашке, я сидела, подперев щёку кулаком, и с любопытством следила за разгорающимися баталиями. Милка краснела, бледнела, но продолжала вбивать в вихрастую голову парня тот неоспоримый факт, что она теперь его девушка. Хорошо ещё, вбивала не в прямом смысле этого слова. Но судя по яркому румянцу и гневно сверкающим глазам — это только пока.

Парень же бледнел, шипел, плевался и уверял, что такое чучело не подпустит к себе и на пушечный выстрел. При этом всё равно, нет-нет, да косил любопытным взглядом на девушку, неосознанно потирая челюсть. И, чем дольше я наблюдала за этой парочкой, тем больше склонялась к мысли, что теперь-то это точно любовь.

С первого удара. В юбилейный десятый раз. Вот же… Чудо!

Тихо фыркнула, глядя на то, как сами того не замечая, Милка и жертва её убойного (в прямом смысле слова!) обаяния стараются сесть друг к другу поближе. Ещё чуть-чуть и упрутся как бараны, лоб ко лбу, продолжая вдохновенно шипеть. Вот есть люди, которым не везёт в любви, но везёт в карты. Есть люди, которым не везёт в карты, но везёт в любви. А есть Милка Селяхина. И ей, что в картах, что в любви просто катастрофически не везёт. Потому что милая, образованная, начитанная, очаровательная девушка коли влюблялась…

В общем, как в том анекдоте. «Милая, вежливая, стеснительная… А как за руль сажусь, как два срока отмотала!». Где только нахвататься успела, дитя педагогов и потомственной интеллигенции?

Когда вчера ночью Мила тащила меня, как на буксире, подальше от «Максимуса» я не шибко-то вслушивалась в её мечтательную болтовню. И позорно упустила из виду тот момент, когда согласилась вместе с ней нагрянуть на работу к её предмету обожания. Куда больше меня занимало паническое недоумение от поведения собственного преподавателя. Ведь мне же не показалось, что если бы Милка не объявилась, простым разговором этот вечер не закончился бы?

Не показалось же?

Вздохнув, я обхватила ладонями чашку и откинулась на спинку диванчика, медленно пробуя горячий, крепко сваренный кофе с имбирным сиропом и двумя ложками сахара. Это было странно. Стоять так близко, смотреть в чужие глаза и видеть не преподавателя по праву, от которого хотелось плеваться ядом направо и налево, а мужчину. С такой шика-а-арной улыбкой, что колени дрожали, совсем как в слащавых любовных романах. Привлекательного, яркого и свободного.

Хотя куда страннее был тот факт, что если бы он вздумал меня поцеловать… Я была бы не против. Совершенно. И хотя идя следом за подругой, я точно чувствовала облегчение, где-то в самой глубине души притаилось разочарование. Осознание последнего вызывало стойкое желание приложиться лбом к ближайшей твёрдой поверхности.

Только штампа «преподаватель-студентка» мне в жизни и не хватало-то! Для полноты ощущений, млин!

— И что, у каждой твоей татушки есть своя история? — Милка заинтересованно потыкала в руку парня, прослеживая пальцем рисунки от запястья до локтя. Тот покосился на неё недовольно, но отсаживаться, по-прежнему не спешил.

И даже ответил, страдальчески вздохнув и подперев щёку кулаком:

— Правда, — глаза Милки вспыхнули неподдельным любопытством, знатно отдающим маниакальностью. Заметивший это парень тут же едко добавил, скрестив руки на груди. — Рассказывать не собираюсь.

— Это почему ещё? — с долей обиды в голосе протянула Милка, так и не перестав водить пальцами по коже его руки. То, что для этого пришлось прислониться виском к сильному мужскому плечу, подругу не смущало.

Парня, кстати, тоже. И глядя на его мимолётную улыбку, я готова была поклясться коллекционным Бостоном, выигранным мною на одном из профессиональных конкурсов, что такая вот, чуть безумная (хотя почему чуть?), увлекающаяся натура ему импонировала. Ну, мягко так говоря.

— А мы не настолько близко знакомы, чтобы я тебе про свои тату рассказывал, — и брови так ехидно вскинул, что я не выдержала и тихо прыснула, глядя на эту парочку.

— Ты меня поцеловал! И на плече вынес! — возмущённо вскинулась Милка, чудом не приложив бедолагу затылком по подбородку.

— Ты мне фингал поставила и любимую футболку порвала, — парень ткнул пальцем в грудь Селяхиной. — Так что радуйся, что я тебя на плече вынес, а не охране сдал! И что поцеловал, а не под ледяную воду сунул!

— Гад ты, — обиженно засопела подруга, отсев от него подальше. И всё равно украдкой вздыхала так, что я могла точно сказать, мысли «Какой мужчина!» её даже после такой перепалки не покидали.

— Сама напала, сама виновата, — иронично отозвался «гад» и махнул рукой, подзывая официантку. — Хоть поем нормально, раз поработать не дали… Не, я, конечно, подозревал, что нормальные девушки на меня не клюют, но чтоб настолько…

— Эй, я нормальная! — от маленького кулачка «гад» легко уклонился, перехватив руку девушки за запястье и осторожно уложив её на стол.

Чтобы тут же ехидно добавить, посмеиваясь над надувшейся, как мышь на крупу Милкой:

— Местами. Очень местами. И то не факт!

— Да ты… Ты… Гад! — Селяхина всплеснула руками, впервые столкнувшись с тем, что словарный запас (богатый в силу специальности и семейных педагогических ценностей) ей категорически отказывал. Во всяком случае, подобрать достойное определение своему почти что кавалеру, она так и не смогла. И отвернулась, снова утыкаясь носом в чашку. Изредка бросая на парня уничтожающие и одновременно влюблённые взгляды.

«Гад» старательно делал вид, что не замечает оные. Но сидел так, чтобы ни у кого не осталось даже тени сомнения в том, на кого так смотрят. Покраснел слегка под моим понимающим взглядом, шикнул недовольно, но…

Менять позу не стал. С вызовом поглядывая на всех, кто нет-нет, да косился на Милку с интересом. А я не знала, то ли плакать, то ли смеяться, глядя на эту пантомиму. И предпочла воздержаться от комментариев, в который раз размешивая уже успевший остыть кофе.

Вообще, если быть откровенной, «гад» действительно подходил под категорию «Какой мужчина!». Высокий, гибкий, жилистый, с шикарным разворотом плеч и такой улыбкой-ухмылкой, что все киношные соблазнители определённо нервно курили в сторонке. Взъерошенный, с растрёпанной чёлкой, в джинсах и футболке, не скрывающей забитые по самые локти руки, он притягивал женское внимание, как магнит и прекрасно об этом знал. А то, что ко всей это красоте, с тонкими, длинными пальцами музыканта прилагался откровенно хреновый характер, никого особо не интересовало.