Компромат на президента - Сергей Зверев

– Я думал, это один из последних советских мифов.

– Нет. Доллары были изготовлены. Почти как настоящие. Сотенные купюры и пятидесятки.

– Почти настоящие? – удивился Бондарев. – Неужели Советский Союз не мог сделать идеальную подделку?

– Конечно же, мог. Но в том и заключался фокус, что в купюры были введены два отклонения от нормы, которые можно выявить лишь при серьезном исследовании, подобная аппаратура имеется только в центральных банках каждого штата. К примеру, на всю Москву одна такая установка есть в Центробанке. В случае конфликта со Штатами наличку предстояло вбросить в оборот. И всю торговлю моментально бы парализовало. Все бы знали, что имеют хождение фальшивые доллары, но не могли бы их определить, а значит, и быстро вывести из оборота.

Бондарев вертел в пальцах незажженную сигарету.

– Неплохо. Что касается провокаций, КГБ всегда был на высоте. Что стало с этой партией фальшивых денег?

– Их как раз тогда готовили к уничтожению. Какой-то умник решил сдать добрую половину секретов нашей разведки американцам, среди них и информацию по финансовым провокациям. Мне удалось договориться, чтобы для выкупа заложников выделили четыре миллиона. Остальное сгорело в топке котельной. Теперь ты знаешь, что за расписки ты вырвал из рук Хайновского.

– Откуда они у него появились?

– Точно не знаю. Скорее всего выкупил у афганцев. Он на них и рассчитывал. Собирался сбросить их западному правосудию, если бы его арестовали.

– Как скоро Хайновского арестуют?

– Теперь, когда подстраховаться ему нечем, в течение двух недель. Нельзя отпугнуть инвесторов. Пусть сперва подпишут бумаги, а уж потом займемся справедливостью.

– Цвет лица у тебя нездоровый, – внезапно сказал Клим.

– Не знаю, некогда рассматривать себя в зеркале.

– И на рыбалку отправиться тебе некогда. Потому ты и стал зеленый, как бакс, – засмеялся Бондарев.

– В самом деле? – забеспокоился президент.

– И спина у тебя белая. – Бондарев поднялся. – Если после ареста Хайновского ты не пригласишь меня на рыбалку, считай, между нами все кончено.

– Сейчас подъедет машина.

– Я уж как-нибудь преодолею пятьсот метров пешком, – Клим Владимирович крепко пожал руку другу детства и легко сбежал по ступенькам.

У самого поворота дорожки он обернулся и махнул рукой, наперед зная, что его провожают взглядом.

Милиционеры у шлагбаума переглянулись, никто из них не мог припомнить случая, чтобы гости Самого покидали территорию пешком.

– Надо пропуск на выход у него спросить, – напомнил младший дежурный своему старшему напарнику.

Тот пожал плечами.

– Зачем?

– Положено.

– А ты пропуск у него на вход брал? Тоже ведь положено.

Молодой милиционер растерялся. Бондарев попал на территорию вопреки инструкциям, без пропуска. Карты тогда спутал своим внезапным появлением помощник.

– Пусть идет, не стоит связываться, – пробурчал милиционер, поднимая шлагбаум.

Бондарев устроился за рулем своей машины. Теперь все ему стало ясно. Ситуация с арестом Хайновского сделалась прозрачной, как утренний горный воздух. Десятки журналистов на телевидении, в газетах ломали головы, строили версии, почему Хайновский так спокойно относится к слухам о близком и неминуемом аресте, пытались объяснить, почему прокуратура тянет с выдачей ордера. Все оказалось просто и буднично. Три пожелтевшие бумажки с подписями теперешнего президента позволяли олигарху вести себя нагло, высказываться о слабой власти.

«Пятьсот пятьдесят килограммов героина, – подумал Бондарев, – четыре миллиона, заплаченные террористам. Обвинения серьезные. Но если на другую чашу весов поставить четыре спасенные жизни, то они и перевесят. К тому же доллары фальшивые, а почти все наркотики были изъяты. Что ж, и я присоединился к хорошему делу».

Дома он сел за компьютер, зашел на сайты главных швейцарских газет. В двух из них оказались статьи с броскими заголовками о странной расправе над байкерами в горах. Журналисты подозревали бритоголовых, ненавидевших всех иностранцев. Полиция отрицала причастность к этому происшествию самого Хайновского и его охраны, ведь швейцарский бизнесмен по фамилии Цирюльник утверждал, что до самого отлета опальный олигарх и его охрана были у него на виду.

«Лада, с ней стоит встретиться», – решил Бондарев.

Дверной звонок прозвучал требовательно, но в то же время вполне миролюбиво. Так может звонить старый друг, которому позволено приходить в любое время дня и ночи, или любовник. Лада Сельникова не ждала сейчас никого, она даже специально не отвечала на телефонные звонки. Можно было остаться сидеть, пусть гость постоит перед дверью и уберется восвояси. Но все же любопытство взяло верх, да и могло оказаться, что появится таинственный мистер Икс с корабля. Сельникова чутко улавливала в мужских голосах определенные интонации. Клим Бондарев говорил с ней как человек, решившийся еще на одну встречу.

Но Лада никак не ожидала увидеть на пороге своей квартиры Хайновского. Первым ее желанием было захлопнуть дверь перед самым носом, но мужчина успел вставить между дверью и косяком ботинок.

В руках у гостя был пакет, в подъезд он поднялся без охраны. Такой чести Лада не удостаивалась даже в те времена, когда Хайновский при каждой встрече объяснялся ей в любви.

– Я думала, ты в Швейцарии.

– Я вернулся. Ты чего-то боишься?

– Заходи, – Лада пропустила его в квартиру и прислонилась к дверце шкафа, как бы давая понять, что еще раздумывает, приглашать Хайновского в комнату или нет.

– Это тебе, – он подал букет, оформленный со вкусом, такой на улице с ходу не купишь.

– Спасибо.

Михаил Изидорович сбросил ботинки.

– Можно, я по-домашнему, в носках?

– Обычно сначала спрашивают, а потом делают. Тапочек я тебе не дам, потому что их нет.

– Кое-что у тебя изменилось, – вздохнул Хайновский, оглядываясь по сторонам.

– Например?

– Моя фотография исчезла из-за стекла.

– Тебя волнуют подобные вещи? Я выбросила ее сразу после взрыва.

Лада сняла с букета бумажную упаковку и отправилась на кухню.

Хайновский терпеливо ждал, когда она вернется.

– Красивые. – Олигарх самодовольно любовался цветами в цилиндрической стеклянной вазе.

– Дорогие, – с издевкой произнесла женщина.

– Это радует, – рассмеялся Михаил Изидорович, – когда в доме у одинокой женщины не водится поношенных мужских тапочек.

– Думаешь, что у меня никого нет, кроме тебя?