Питер Пэн и Венди - Джеймс Мэтью Барри

А тайна была вот какая: если мальчишка, который так растолстел, пролезает в дерево, то в это дерево пролезет и взрослый (средних размеров, конечно). Бедный Малыш! В этот миг он был несчастнейшим из смертных, он боялся за Питера и горько раскаивался в своём поступке. Когда ему бывало жарко, он совершенно не владел собой и без конца пил воду, в результате чего он страшно растолстел, и вместо того, чтобы похудеть под своё дерево, он взял и расширил дерево по себе.

Разгадав тайну злосчастного Малыша, Крюк возликовал: теперь наконец-то Питер у него в руках, но он ни словом не выдал коварный план, который родился в глубине его чёрного сердца, он только знаком велел переправить пленных на бриг и оставить его одного.

Да, но как же доставить пленных на корабль? Конечно, теперь, когда они так связаны, их можно было бы просто катить под гору, как бочки, но путь лежит через болото. И снова гениальный Крюк нашёл выход из положения. Он указал на домик Венди: его можно использовать вместо носилок. Мальчиков побросали в дом, четверо дюжих пиратов подняли его на плечи и понесли, а остальные шли следом и горланили свою любимую песню. Так эта необычайная процессия прошла через весь лес. Не знаю, плакал ли кто-нибудь из детей, — если и плакал, то пиратская песня заглушала плач; но перед тем, как домик исчез в лесу, из трубы его появилось крошечное облачко дыма, — казалось, оно посылало вызов бесчестному Крюку.

Крюк его увидел, и Питеру это только повредило. Если в груди разъярённого пирата и оставалась капля жалости, при виде храброго облачка дыма она бесследно испарилась.

Один в наступающих сумерках, Крюк первым делом прокрался к дереву Малыша. Убедившись, что пролезть в него нетрудно, он погрузился в глубокое раздумье. Шляпу свою он швырнул на траву, чтобы ветерок освежил ему голову. Как ни черны были его замыслы, глаза его синели нежно, словно барвинки. Он напряжённо вслушивался, стараясь уловить, что происходит внизу, но там было так же тихо, как и наверху, — дом под землёй, казалось, был ещё одним пустым жилищем в безлюдном мире.

Неужели этот мальчишка спал? А может, притаился у входа с кинжалом в руке?

Оставалось одно — спуститься вниз. Крюк сбросил свой плащ на землю и, закусив губу, пока на ней не выступила кровь непристойного цвета, влез на дерево. Он был человек храбрый, и всё же ему пришлось задержаться на миг, чтобы отереть со лба пот, который капал, словно воск с горящей свечи. А потом он нырнул в неизвестность.

Он благополучно спустился вниз и на мгновение застыл на месте, стараясь отдышаться. Когда глаза его привыкли к полумраку, он стал различать отдельные предметы, взор его с жадностью остановился на огромной кровати. Настал долгожданный час! На кровати лежал Питер и крепко спал.

Надо тебе сказать, что Питер и не подозревал, какая трагедия разыгралась наверху. Оставшись в одиночестве, он поиграл немного на свирели, тщетно пытаясь уверить себя, что ему всё равно. Потом решил, что не будет пить лекарство — назло Венди. Потом улёгся на кровати, прямо на покрывало, чтобы ещё больше ей досадить, потому что она всегда следила, чтобы мальчики хорошенько укрывались, — кто знает, а вдруг к утру похолодает? Тут он чуть не расплакался, но, подумав о том, как рассердилась бы Венди, если бы узнала, что он смеётся, — нарочно рассмеялся, да так смеясь и заснул.

Иногда, правда не часто, Питер видел сны, и сны эти бывали намного грустнее, чем у других мальчиков. Они продолжались часами, он горько плакал во сне, но не просыпался. Должно быть, сны эти были как-то связаны с загадкой его существования. Венди, бывало, заметит, что он плачет во сне, вынет его из кровати, посадит на колени и начнёт нашёптывать ласковые слова, а когда он затихал, она клала его обратно в кровать, осторожно, стараясь не разбудить, чтобы он не узнал об унижении, которому она его подвергла.

Но в этот день Питер заснул сразу, и во сне ему ничего не снилось. Он спал спокойно и безмятежно, одна рука свесилась с кровати, ногу он подогнул под себя, а смеющийся рот его был приоткрыт, так что видны были его молочные зубы. Таким беззащитным и нашёл его Крюк. Он молча стоял у входа, глядя на своего врага. Неужто сердце его не дрогнуло от жалости? Мы знаем, что этот человек был не вовсе лишён добрых чувств: он любил цветы (так мне говорили) и нежную музыку (даже сам неплохо играл на клавесине); признаемся честно, что идиллическая картина, открывшаяся ему внизу, глубоко взволновала его. Возможно, лучшие чувства взяли бы верх и он покинул бы — не без борьбы — подземный дом, если бы не одно обстоятельство.

Видишь ли, даже во сне Питер выглядел страшно самонадеянным. Приоткрытый в улыбке рот, повисшая вниз рука, нога, согнутая в колене, — во всей его позе было такое самодовольство, какого ещё не видывал свет. И надо же, чтобы именно таким увидел его человек, чрезвычайно болезненно воспринимающий это свойство! Сердце у Крюка окаменело. Если бы оно и разорвалось теперь от ярости на тысячу кусочков, каждый из них вырвался бы из его груди и кинулся бы на спящего обидчика.

Хотя тусклый свет от ночника падал на кровать, в которой спал Питер, Крюк стоял в темноте, и, когда он решился шагнуть крадучись вперёд, он неожиданно наткнулся на преграду: это была дверца от дерева Малыша, не доходившая до притолоки. Поначалу Крюк её не заметил, так как смотрел поверх неё. Он попытался её открыть, но, к ярости своей, обнаружил, что она заперта изнутри, а задвижка так далеко внизу, что ему не дотянуться. Его воспалённому воображению представилось, что в лице и во всей фигуре спящего Питера самонадеянности ещё прибавилось, и он затряс дверь, а потом налёг на неё всем телом. Неужто Питеру и на этот раз удастся спастись?

Но что это? Злобному взору Крюка представился стакан, в который Венди налила лекарство для Питера, — стакан стоял на приступочке, совсем близко от Крюка. Он тут же разгадал, что в стакане, и понял, что теперь Питер в его власти.

Чтобы не попасть живым в руки врагов, Крюк всегда носил с собой смертельный напиток — он изготовил его сам, смешав яд из множества колец с секретом, которыми он в своё время завладел. Он долго кипятил эту смертельную смесь, пока не получил совершенно неизвестную науке жёлтую жидкость, которая, возможно, была самым ужасным ядом из всех существующих на земле.

Он добавил в стакан Питера пять капель этой жидкости. Рука его дрожала — впрочем, скорее от радости, чем от стыда. Он не смотрел на спящего, не потому, что боялся пожалеть его, а просто чтобы не пролить ни капли яда. Затем он кинул на Питера долгий торжествующий взгляд, круто повернулся и с трудом влез в дерево. Когда он выбрался наверх, можно было подумать, будто сам дух зла вырвался из заточения на волю. Надев шляпу набекрень, он завернулся в плащ, словно стремясь укрыться от ночи (только сам он был чернее самой кромешной тьмы), и, бормоча что-то себе под нос, скрылся меж деревьев.

А Питер всё спал. Свеча оплыла и погасла, комната погрузилась во мрак, а он всё спал. Было, должно быть, часов десять по крокодильим часам, когда он внезапно проснулся и сел на кровати. Он не знал, что его разбудило. Но тут он услышал, как кто-то тихонько стучит в дверь.