Голомяное пламя - Дмитрий Новиков

Есть особая сказка в беломорской белой ночи. Страшная сказка. Ведь никогда не знаешь, кем проложена в болоте эта гать, по которой ты идешь, оскальзываясь и спотыкаясь. И куда она ведет – что там, в конце пути? Кто-то жалобно крикнет в ночи – это птица, успокаиваешь ты себя. Хрустнет ветка в недалеком леске – сама собой. И даже заревет кто не в далеком далеке, метрах в пятистах, а то и ближе, – это местные мужики заводят лодочные моторы, на рыбалку уходят, сквозь холодный пот шепчешь себе. И главное – действует, и, поворочавшись немного, снова засыпаешь, сжимая в ладони рукоятку перочинного ножа. Всякий раз перед ночевкой, правда, заботливо укладывая рядом с собой топор. На всякий случай.

Так в страхе, сомнениях, тяжелом бреду проходит обычно первая беломорская ночь. И когда немного оглядишься кругом, когда схлынет первая крупная дрожь с души – вдруг поймешь, что внешней угрозы нет никакой. Никто не будет на тебя нападать в этих старых, видавших всё лесах. Здесь другая сила, другая блажь. Ты задумаешься, начнешь присматриваться к себе, прислушиваться, и вдруг увидишь, что всё черное, страшное и гадкое – в тебе самом. Ты почувствуешь, как тяжелыми волнами подымаются внутри былые обиды, как захлестывает неожиданно горе, а затем желание мести за свою тяжелую жизнь. Вспомнишь всех, кто тебя предал, и по-страшному ярко захочешь им отомстить. На мгновение потеряешь контроль над собой, и застит черное чувство глаза́, и злая сила войдет в твое тело – будешь бегать, прыгать, извергать проклятия, как бесноватый. И потеряешь способность следить за собой. И почти умрешь.

В такие моменты хорошо, когда кто-нибудь рядом спокоен. Кто не станет спорить, а послушает, посмотрит на все твои стенания и метания, а потом ласково скажет – да ладно тебе, пойдем вон на рыбалку. Сказки Белого моря начинаются страшно.

Так было и в этот раз. И было, и прошло, бог с ним. За час наговорили друг другу правды. А потом успокоились, оглянулись вокруг. И друг на друга взглянули с удивлением. И застыдились вдруг. В этот раз Гриша неожиданно для себя был самым мудрым и спокойным. Он не спал уже вторые сутки, и сна не было. После того как успокоил всех, оглянулся на красоту невзрачную, на озеро ближнее посмотрел: «Будем рыбачить или нет? Для чего другого приехали?»

Время было три часа ночи. Стоял мягкий, жемчужный какой-то, переливчатый свет. Солнце пряталось где-то близко. Ни ветерка, ни одной рябинки на поверхности воды. Комаров тоже было на удивление мало, наверное, они спали, утомившись за долгий день. Лишь самые беспокойные неловко пытались вонзиться и то ли сметались прочь вялым взмахом руки, то ли были раздавлены в тлен, неудачливые. Друг Коля не выдержал этого всего и от избытка чувств, от накатившей вслед за выбросом зла и беды усталости заснул в палатке. Когда Гриша с братом собрали уже спиннинги и уходили к озеру, слышали задорный храп доброго человека.

На озере, продравшись сквозь мелкий осинник, разбрелись в разные стороны. Брат почему-то пошел по высокому скалистому берегу, Гриша же, от усталости и выпитого алкоголя еще плохо соображая, побрел по неудобной болотинке. Идти нужно осторожно, повсюду виднелись ямы с водой, но берег более-менее крепкий, хорошо держал ногу, лишь слегка колыхался при ходьбе. Кончились уже страх и муть в душе, лишь слегка кружилась голова и благостно держало на ногах кругом царившее спокойствие.

Вообще Гриша был не очень хороший рыбак. Ловил когда-то в детстве под наблюдением деда и дядьев. Потом забросил, увлекся другим, более важным, казалось. И вот теперь, до дна почти вычерпанный этим важным и, как случилось, пустым, вновь вернулся к ловле рыб. Сначала ничего не получалось. Вроде и делал всё, как другие, как брат, но рыба, казалось, смеялась над ним. Даже брат стал удивляться. Сам-то он, завзятый и усидчивый, без улова никогда не оставался, а у Гриши ни сети не получалось ставить, ни сидеть часами на одном месте, ни бегать километрами по местам другим. Всё было как-то безрезультатно сначала. Но потом что-то произошло. Какой-то рубеж был перейден. То ли пришел опыт, то ли рыба вдруг стала благодарна ему, что он слишком много думал о ней. Но вдруг стало клевать так, что порой он опережал бывалых рыбаков, сам потихоньку становясь бывалым.

Вот и в этот раз он увидел уже, что брат что-то тащит на своем берегу. Что-то небольшое. Но всё равно азарт быстро разогнал кровь, выветрил из нее остатки алкоголя. Гриша, поспешая, тоже наладил спиннинг и первый раз бросил поперек небольшой бухточки, заросшей мелкой осокой. Бросил пока без особой надежды – заранее себя убеждал, что в три часа ночи никого они не поймают. Так, разомнутся с палками, помашут. Второй раз он бросил прямо в озеро. Взяло на третий…

Он ни опомниться не успел, ни подумать чего. Руки всё сделали сами. Лишь увидел тугую дугу на воде, леса заверещала, спиннинг согнулся – и на берегу плясала зубастая красавица. Гриша успел схватить ее, танцующую страстно, руками, быстро сломал спину. И сел на кочку отдышаться. Всё произошло в мгновение ока. Вот он сидит, вот она лежит. И на душе вдруг вспыхнуло безудержное, яркое счастье. Возможно, это пришел адреналин. Возможно – наконец-то полной грудью вдохнул воздушного, местного, трезвящего и чистого дурмана.

Он посидел немного, вырезал гибкий ивовый прут с рогатинкой на конце, продел его сквозь щучьи жабры и пошел потихоньку дальше, рукою безбоязненно прут у самой пасти взяв. Хвост щуки послушно волочился по траве.

Гриша остановился у следующего заливчика. Положил добытую красавицу подальше, чтоб не мешала, если что. Сам-то не верил в повторение удачи, слишком много счастья не бывает сразу, бесплатно. Кинул блесну поперек заливчика. Потом прямо в озеро. Взяло на третий раз…

Всё повторилось с точностью до секунды, до доли градуса разворота его на месте, до малейшего грамма усилия рук. Тугая дуга на воде, рывок, короткая, изгибчивая саломеина пляска на траве, ее голова в его руках, хруст позвонков, свобода смерти. Счастье обладания. Перекур.

Хорошо, что он уже три года не курил, – ушла бы пачка, запахло бы кругом. Руки успокоились сами. Посидев пять минут, он пошел дальше. Сзади весомо волочились по земле две водных фурии, опасных, но чудесных. Добытых, отдавшихся телом, но духом ускользнувших.

Он дошел до следующего заливчика. Опять присел на кочку передышать. Заметил, как с того берега за ним внимательно наблюдает брат. Как-то даже завистливо немного. «Небось всё видел», – подумал отвлеченно, а сам опять внимательно закинул спиннинг.

На этот раз взяло сразу, с первого заброса. Взяло зло и нервно, он тоже заторопился, засуетился, где-то потерял выверенность движений и спокойствие души. Может, зажадничал, захотел сразу много. Может, устал поводок. Но щука оторвала блесну и ушла.

Обидчиво он привязал новый поводок, нацепил блесну побольше. Надежды, правда, не было никакой – с раздираемой от боли пастью водная тварь наверняка уже спряталась под корягу и будет долго теперь лежать, выгнаивая изо рта железный плод своей жадности.

Так странно, и так всегда. Он плохо знал щук. Он плохо знал именно эту, самую злую из всех когда-либо виденных. На втором забросе она взяла опять. Кто-то когда-то ему рассказывал, что если одна щука сорвалась, на смену ей приходит другая. Ложь и глупости – он увидел, когда подтащил ее к самому берегу и пасть ее показалась из воды, – увидел свою же ярко-зеленую, упущенную только что блесну. Гриша не успел удивиться, не успел ничего подумать, руки сами дернулись, пытаясь махом расправиться со злючкой, – и леса опять ослабла. Он медленно крутил катушку, думая, что утерял вторую блесну. Когда пришел конец лесы, он не поверил глазам – на новой блесне весела прежняя, вырванная, отобранная у богатой зубами пасти.