📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгСовременная прозаЗона обстрела - Александр Кабаков

Зона обстрела - Александр Кабаков

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 26 27 28 29 30 31 32 33 34 ... 105
Перейти на страницу:

Асфальт перрона пересекли складки, потому что асфальт не мог сворачиваться, как бумага, морщил, эти морщины еще больше затрудняли бег.

Да он уж и не бежал, а карабкался по этому поднимающемуся перед ним асфальту.

Поезд давно ушел, исчез, расплавленный солнцем, все так же сиявшим за асфальтовой стеной, потом сияние тоже исчезло, потому что стена, круче и круче поднимающаяся к небу, заслонила перспективу.

Он карабкался и срывался, стена сбрасывала его, поднимаясь прямо под руками, которыми он пытался зацепиться за морщины асфальта, прямо под коленями, на которых он полз по вертикальному перрону.

Это было смешно, и она рассмеялась, наклоняя голову, щурясь и вытягивая губы трубочкой, она всегда делала такую гримасу, смеясь на его нелепостями.

Ну чего ты смеешься, как бы сердито спросил он, но и сам засмеялся, потому что получалось действительно очень смешно.

Знаешь такое выражение: «пора сворачиваться», спросил он ее, в смысле «пора закругляться», тут он снова засмеялся, потому что «пора закругляться» тоже было похоже – в смысле «время кончать», в общем, понимаешь?

Она стояла там, откуда он убежал и куда уже не мог вернуться, почти в самом начале перрона, он махнул ей рукой и сделал строгое лицо – мол, смотри, веди себя хорошо, но на перроне толпился народ, и за спинами ее уже не было видно, и он так и не рассмотрел, какую гримасу она состроила в ответ.

Асфальт продолжал сворачиваться, теперь стена уже была не только перед, но и над ним.

В общем, это не было страшно, потому что он ведь знал и раньше, как заканчивается перрон.

Но все же стало грустно – почему-то он надеялся, что на этот раз обойдется, но не обошлось.

Ах, не надо было бежать, подумал он, остаться там, в самом начале, где осталась она, смотреть вслед уходящему поезду спокойно, помахать рукой, вернуться, снова жить, улыбаться, но он не улыбался, а плакал навзрыд, вслух – так, что, наверное, было слышно за стеной.

Ломило суставы, видимо, перед пробуждением он слишком долго лежал на спине, во рту жгло горечью, подступала уже и головная боль, но пока она не отвлекла, он успел подумать о том, что все чаще видит их во сне с тех пор, как они умерли, – сначала отец, а потом и мать.

Все остальное – бег, поезд, людей, перрон в асфальтовых морщинах – он вспомнить уже не успел, потому что открыл глаза, и ненавистный рассеянный свет раннего пасмурного утра окончательно вытеснил навязчивый сон.

49

Пару дней спустя № 1 решил говорить только правду.

Начал с того, что постановил плюнуть на условности и формальные приемы, отказаться от дурацкого № 1 и вернуть себе собственное человеческое имя Ильин Игорь Петрович.

50

К этой серьезной перемене он подступался давно, начав несколько лет назад все более и более ясно осознавать, что никаким первым и даже вторым, а может, даже и десятым номером не является и уже не станет и, более того, ничего в этом нет ужасного, поскольку и номера эти неизвестно от чего считаются и присваиваются абсолютно произвольно, по выбору совершенно никем не уполномоченных для этого людей, и, следовательно, не только ничего обидного нет в том, чтобы оставаться впредь просто Игорем Петровичем, но даже и достойнее как-то, уважительнее к себе – Игорь Петрович Ильин, и все.

Конечно, к такой жизни, в качестве Игоря Петровича, еще следовало привыкнуть, но об этом он особенно задумываться не стал. В конце-то концов, если и не привыкнет, ничего страшного уже не будет – как нет уже ничего страшного в его сутулости или манере сильно оскаливаться от напряжения, даже небольшого, к примеру, если шел быстро или поднимал что-нибудь хотя бы в пять килограммов весом: потому что не так уж долго осталось сутулиться, скалиться и называться Ильиным И.П., можно потерпеть.

51

Назвавшись по-новому, вернее, настоящим своим именем, он на этом не остановился, а вскоре, в какой-то незначительной беседе с одним крайне надоедливым и неприятным сослуживцем, сказал то, что давно хотелось, но не позволял себе раньше: «Какой же ты глупый, пошлый, хитрый и жадный мудак, – сказал Игорь Петрович, – как ты мне надоел, да и не мне одному, пошел же ты на хуй!» Сослуживец ужасно обиделся, но не замолчал и не отошел молча, а стал кричать, что раньше не верил, когда про Ильина говорили, что он злой и просто подлый, а теперь верит, и еще чего-то кричал, чем окончательно утвердил Игоря Петровича в том, что и дальше следует говорить только правду.

52

Возвращаясь в этот же день с работы домой пешком – решил немного пройтись, чтобы успокоиться после правды с непривычки, – Игорь Петрович сказал еще одну правду себе: если продолжать жить так, как он привык жить, будучи № 1, то уже до самого конца жизни он не испытает не то что счастья, но даже простого, доступного почти любому человеку удовольствия, например, такого, какое испытывают от незамысловатого, но любимого блюда или от хорошей погоды, или от крепкого сна. Потому что живет он по привычке, постоянно подчиняясь многим обязательствам – и перед другими людьми, с которыми связан разными отношениями, и перед собой, вернее, перед своими представлениями о правильной и приличной жизни. А если уж теперь он додумался говорить только правду, то дальше так жить просто не удастся и, значит, надо менять не только манеру общения с собой и окружающими, но и всю жизнь целиком.

Трудность состояла в том, что менять надо было, продолжая говорить только правду, следовательно, невозможно было бы хитрить, к примеру, на законный вопрос близких: «Что же ты теперь собираешься делать?» – следовало бы прямо ответить: «Почти то же самое, что и раньше, только где-нибудь в другом месте и среди других людей». Но такой ответ, конечно, вызвал бы обиду и крик, потому что никто не был готов к появлению нового человека, которого все знали раньше как № 1, а он теперь стал просто Ильиным.

Менее тяжелые, но не менее сложные объяснения предстояли и на службе, потому что там ведь тоже спросили бы, почему он вдруг решил уволиться и куда он переходит, если не секрет. Можно было бы, конечно, сказать, что секрет, и это поняли бы, это было в обычае – никому не говорить, куда переходишь, мало ли что… Но ведь весь смысл затеи заключался в том, чтобы говорить правду, и, значит, пришлось бы отвечать: «Никуда». А на следующий неизбежный вопрос: «А на какие шиши жить собираешься, Номер Пер… то есть в смысле, Игорек, извини, а?» – пришлось бы сказать опять правду: «Не знаю пока. Как-нибудь». И тут уж любой обязательно бы решил, что он просто врет, и неприятная бы наступила тишина.

Словом, впереди были обиды, которых он вовсе не хотел, просто даже горе для нескольких человек, которым он совсем не желал горя, к которым и в новом своем качестве еще оставался привязан. Неприятные недоразумения были впереди и столь же неприятные разъяснения этих недоразумений. Хлопоты предстояли Ильину и дома, и в казенном доме, большие хлопоты перед дальней дорогой и, похоже, пиковый интерес.

53

Но и это казалось Игорю Петровичу не самым главным в создающейся ситуации – главным и крайне тяжелым для самого Игоря Петровича в ней была ее очевидная пошлость.

1 ... 26 27 28 29 30 31 32 33 34 ... 105
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?