Молчать, чтобы жить - Фридрих Незнанский

Лев Анатольевич тоже забрался в машину и хотел было ответить, что в Москве даже лучше (он и впрямь очень любил столицу), но не успел. В кармане у него зазвонил мобильный телефон.

— Ну вот. Праздник кончился, начинаются будни, — весело прокомментировал Камакин этот звонок и приложил трубку к уху. — Я слушаю… Да-да, уже прилетел. Здравствуй, Валерий Аркадьевич… Что?

Пока Камакин с сосредоточенным видом слушал своего собеседника, Татьяна сказала таксисту адрес, и машина тронулась с места.

По мере продолжения разговора лицо Камакина делалось все более сосредоточенным. Потом он вдруг резко оборвал разговор, сказав:

— Хорошо, при встрече мы это обсудим. Пока.

Отключил связь и убрал трубку в карман. Татьяна проследила за его действиями и нахмурила брови.

— Что там? — спросила Татьяна, которую озабоченный вид любовника несколько насторожил.

— Дела, — коротко ответил Лев Анатольевич. И погрузился в размышления.

Всю дорогу Татьяна пробовала его разговорить, однако Камакин продолжал сидеть с сосредоточенно-нахмуренным видом. На его смуглом лбу резко обозначились три глубокие морщины. И вообще, он вдруг весь как-то постарел, за пару минут превратившись из моложавого, зрелого мужчины в пожилого, усталого человека. В конце концов Татьяна прекратила свои бесплодные попытки и тоже надула губки, думая задеть этим любовника. Однако Лев Анатольевич даже не заметил.

Полтора часа спустя они встретились — вице-мэр Камакин и вице-мэр Костюрин. Они сидели за рабочим столом друг против друга, глядя друг другу в глаза.

— Ну? И о чем же таком важном ты хотел со мной поговорить? — начал беседу Лев Анатольевич.

Костюрин поправил свои бухгалтерские очки и сказал:

— Не буду ходить вокруг да около, Лев Анатольевич. Скажу обо всем прямо.

Камакин сдержанно улыбнулся:

— Я тебя слушаю, Валерий Аркадьевич.

Костюрин, явно нервничая, взял из стаканчика карандаш и принялся вертеть его в подрагивающих пальцах.

— Ты знаешь, что после твоего отъезда я, по указанию мэра, заменил тебя на твоем… фронте работ, — начал Валерий Анатольевич.

Камакин кивнул:

— Ну да. Мы это согласовывали с мэром.

Валерий Аркадьевич вновь нервным движением поправил очки.

— Так вот, — продолжил он, повышая голос, — я разбирал твою документацию… и обнаружил кое-что странное.

Повисла пауза.

— Что ты имеешь в виду? — сухо спросил Лев Анатольевич.

— Я наткнулся на некоторые документы, подписанные тобой, — ответил Костюрин. — А конкретней на приказы об отправке вместе с гуманитарной помощью грузов, которые к гуманитарным грузам никак не относятся. Я имею в виду грузовики с маркировкой Красного Креста и МЧС.

Валерий Аркадьевич замолчал, ожидая реакции собеседника. Он взмок от волнения, а Камакин, напротив, был абсолютно спокоен.

— Продолжай, — коротко сказал он.

Карандаш в пальцах Валерия Анатольевича с треском переломился.

— Ч-черт! — сказал Костюрин и бросил обломки в стаканчик. — Так вот, Лев Анатольевич… Не скрою, что мне эти документы показались странными. Например, поставки сахара… Того самого сахара, который был закуплен с твоей санкции на Украине.

— И что же именно тебя удивило? — невозмутимо спросил Камакин.

Лицо его по-прежнему оставалось абсолютно спокойным. Глядя на это холодное, неподвижное лицо, Валерий Аркадьевич не мог даже догадываться, какая страшная буря бушует сейчас в душе его коллеги.

— В соответствии с этими документами сахар был закуплен по цене почти в два раза ниже той, которая указана в документах, подтверждающих покупку и подписанных твоим именем, — быстро протараторил Костюрин. — Я хочу знать, что все это значит и в чей карман ушла разница?

И вот тут Камакин медленно улыбнулся.

— Значит, ты провел что-то вроде частного расследования? — насмешливо спросил он.

— Я просто делал свою работу, — обиженно ответил Валерий Аркадьевич. — И если уж на то пошло, это не я должен оправдываться перед тобой, а совсем наоборот.

Камакин неопределенно качнул головой:

— Вот как?

— Да! — выпалил Валерий Аркадьевич. Он достал платок и промокнул вспотевший лоб.

Камакин долго сидел, размышляя о чем-то. Костюрин ему не мешал. Наконец Камакин сказал — медленно, врастяжечку:

— Ну хорошо. Будем считать, что ты меня уличил. Ты уже сообщил кому-нибудь о своих находках?

— Нет… еще.

— Значит, мэр не в курсе?

— Я хотел сначала поговорить с тобой. Услышать все лично от тебя.

Лев Анатольевич кивнул:

— Понимаю. Ну вот ты и услышал. И что же ты теперь намерен делать?

Валерий Аркадьевич развел руками:

— То, что должен. Сообщу обо всем мэру. Я обязан это сделать.

— Ты прав, — вновь кивнул Камакин. — Ты должен так поступить, и ты прав. Я готов ответить за все, что сделал, и не хочу оправдываться перед тобой. Но я прошу тебя об одной услуге. Всего об одной.

— О какой? — насторожился Валерий Аркадьевич.

— Я прошу тебя немного повременить со звонком мэру. Он сейчас в Сингапуре, и ему очень важно добиться от Олимпийского комитета, чтобы Олимпийские игры проводились в Москве. Мэр всецело поглощен этим проектом, и я не хочу, чтобы твой звонок добавил ему проблем и забот. К тому же… — Камакин выдержал эффектную паузу. — На кону моя честь, понимаешь? Я хочу сам рассказать обо всем мэру. И объяснить ему, почему я так поступал. Уверяю тебя, у меня были веские причины.

Костюрин смотрел на коллегу с сомнением. И тогда Лев Анатольевич слегка усилил нажим:

— Даю слово чести, Валера, как только мэр вернется в Москву, я в тот же день пойду к нему. Пойду и покаюсь во всех смертных грехах. А там уж пусть он сам решает. Скажет «уходи» — в тот же час подам в отставку!

— Ну не знаю, — пожал плечами Костюрин. — Будет ли это разумно.

— Решай сам. Я не хочу на тебя давить.

Валерий Аркадьевич откинулся на спинку стула, ослабил узел галстука и задумался. Думал он долго, и все это время Лев Анатольевич не сводил с него пристального взгляда. Наконец Костюрин вздохнул и сказал:

— Ладно. Черт с тобой. Сообщи обо всем мэру сам. В конце концов, не так уж важно: узнает мэр прямо сейчас или неделей позже. Только у меня есть условие.

— Какое?

— Я буду сам, лично, просматривать всю документацию, которая проходит через твои руки.

Камакин удивленно поднял брови:

— Ты мне не доверяешь? Неужели ты думаешь, что после всего, что произошло, у меня хватит наглости…