Дети Дюны - Фрэнк Герберт

При свете желтой лампы Джессика внимательно вгляделась в лицо своего внука. Было раннее утро второго дня ее пребывания здесь, но она уже успела получить тревожное известие о том, что дети провели ночь бдения за пределами сиетча. Что они там делали? Она плохо спала и чувствовала, что в крови накопилось слишком много кислот утомления и ей надо немедленно снизить уровень регуляции, который поддерживал ее в работоспособном состоянии с момента прибытия в космопорт. Сиетч остался таким же, каким он снился ей в ночных кошмарах, но Пустыня изменилась до неузнаваемости. Откуда взялись все эти цветы? Воздух стал слишком влажным. Ношение защитных костюмов делало молодежь слабой и рыхлой.

— В чем причина того, что ты — ребенок — хочешь иметь время, чтобы изучить себя?

Лето неторопливо покачал головой — этот жест взрослого человека в соединении с детским телом производил странное впечатление, но принц напомнил себе, что его задача — вывести бабушку из равновесия.

— Во-первых, я не ребенок. О… — Он дотронулся до своей груди. — Это детское тело, в этом не приходится сомневаться, но я не ребенок.

Джессика непроизвольно закусила губу, чем выдала свое волнение. Ее герцог, много лет назад погибший на этой проклятой планете, смеялся над этой привычкой, приговаривая при этом: «Это твой единственный необдуманный ответ. Как только ты закусываешь губы, становится ясно, что ты волнуешься, и я целую тебя в губки, чтобы ты успокоилась».

И вот теперь ее внук, носивший имя герцога, потряс ее до оцепенения — мальчик улыбнулся и сказал:

— Ты взволнована; я вижу это по твоим трясущимся губам.

Джессике пришлось призвать на помощь всю закваску, полученную у Бене Гессерит, чтобы восстановить спокойствие. Это ей удалось.

— Ты смеешься надо мной?

— Смеяться над тобой? Никогда. Но я должен показать, что мы очень разные. Позволь мне напомнить о той достопамятной оргии в сиетче, когда Старшая Преподобная Мать передала тебе свои жизни и память. Она настроилась на тебя и передала эту… эту длинную цепь, каждое звено которой представляло собой чью-то память. Эти жизни до сих пор в тебе. Поэтому ты понимаешь, что испытываем мы с Ганимой.

— А Алия? — спросила Джессика, проверяя его.

— Разве ты не обсуждала это с Гани?

— Я хочу обсудить это с тобой.

— Очень хорошо. Алия отринула то, чем она была в действительности, свою истинную суть и стала тем, чего она всегда боялась. Прошлое внутри нельзя отсылать в бессознательное. Это плохо для любого человека, но для нас, тех, кто предрожден, это хуже смерти. Это все, что я могу сказать об Алие.

— Ты действительно не ребенок, — признала Джессика.

— Мне миллион лет. Это требует умения приспособиться, умения, в котором люди никогда не нуждались.

Несколько успокоившись, Джессика кивнула. Следует быть намного осторожнее с этим мальчиком, чем с Ганимой. Кстати, где она? Почему Лето пришел один?

— Так вот, бабушка, я хочу спросить: мы — воплощение Мерзости или надежда Атрейдесов?

Джессика проигнорировала его вопрос.

— Где твоя сестра?

— Она отвлекает Алию, чтобы та не помешала нашей беседе. Это необходимо. Но Ганима не скажет тебе больше, чем сказал я. Разве ты не увидела этого вчера?

— То, что я увидела вчера, касается только меня. Почему ты вдруг начал болтать о Мерзости?

— Болтать? Не надо кормить меня жаргоном Бене Гессерит, бабушка. Я верну его тебе назад, слово за словом, и буду черпать их из глубин твоей собственной памяти. Я хочу большего, чем твоя закушенная губа.

Джессика в растерянности только покачала головой, чувствуя, как на нее повеяло холодом от этой… маски, в которой текла ее кровь. Его превосходство смирило ее. Стараясь приспособиться к его тону, Джессика спросила:

— Что тебе известно о моих намерениях?

В ответ Лето хмыкнул.

— Тебе нет нужды спрашивать, совершил ли я ошибку своего отца. Я не стал выглядывать из сада времени — во всяком случае, у меня не было такой цели. Оставим абсолютное знание будущего тем моментам deja vu, которые может испытать любой человек. Я знаю о капкане предзнания. Жизнь моего отца многое рассказала мне об этом. Нет, бабушка, абсолютное знание будущего — это абсолютная ловушка. Такое знание приводит к коллапсу Времени. Настоящее становится будущим, а мне нужна большая свобода.

Джессика чувствовала, что ее язык подергивается от желания заговорить, но может ли она сказать ему то, чего он еще не знает? Это было чудовищно! Это же я! Это мой возлюбленный Лето! Мысль потрясла ее. Какое-то мгновение ей казалось, что детская маска вот-вот упадет и откроются дорогие черты… но нет!

Мальчик, склонив голову, внимательно смотрел на бабушку. Да, в конце концов ею можно управлять.

— Когда думаешь о предзнании, что, я надеюсь, случается редко, то практически ничем не отличаешься от прочих людей. Очень многие воображают, что было бы прекрасно знать завтрашние цены на китовую шкуру, или знать о том, сумеют ли Харконнены снова захватить свои владения. Но мы знаем о Харконненах и без предзнания, не правда ли, бабушка?

Она не клюнула на его приманку. Конечно, он знает о том, что проклятые Харконнены — наши предки.

— Кто такой этот Харконнен? — спросил Лето, провоцируя Джессику. — Кто этот Зверь Раббан? Он — каждый из нас, да? Но я отвлекся: суть популярного мифа о предзнании — абсолютное знание будущего! Всего будущего! Знать, что можно сделать состояние — или потерять его, — вот в чем видят абсолютное знание, верно? В это верит чернь. Она верит в то, что чем больше, тем лучше. Великолепно! И если этим людям вручить полный сценарий их жизни, неизменные до самой смерти диалоги, то это будет поистине дьявольский дар, исполненный немыслимой скуки! Каждую секунду человек будет проигрывать то, что он и так целиком и полностью знает наперед. Не будет никаких отклонений. Знать каждый ответ, каждую реплику — снова и снова, и снова…

Лето тряхнул головой.

— В незнании содержится огромное преимущество. Вселенная сюрпризов — вот о чем я молю для себя!

То была долгая речь, все время которой Джессика не могла надивиться манерой и интонациями внука, которые были так похожи на манеру говорить его отца — ее потерянного сына. Даже идеи были сходны — так мог бы говорить и Пауль.

— Ты напомнил мне сейчас твоего отца, — сказала она.

— Это причинило тебе боль?

— В какой-то степени да, но зато теперь я знаю, что он живет в тебе.

— Ты не слишком верно представляешь, как именно он живет во мне.

В ответе внука Джессике послышалась затаенная, но сильная горечь. Она взглянула в глаза Лето.

— Или как во мне живет твой герцог, — продолжал внук. — Бабушка, Ганима — это ты! Она настолько идентична с тобой, что хранит всю твою память, начиная с того момента, когда ты родила нашего отца. И меня тоже! Я — ходячий каталог телесной памяти. Иногда это становится трудно выносить. Ты приехала сюда судить нас? Ты приехала судить Алию? Но лучше мы будем судить тебя!