Возлюбленная кюре - Мари-Бернадетт Дюпюи

– Представь себе! А теперь я расскажу, как все было…

Анни пересказала сыну разговор с кюре в мельчайших деталях: и то, как он ее упрекал, и свои язвительные ответные реплики.

– Сохрани это письмо, малыш! Пригодится, когда я буду подыскивать себе место в нашем квартале, – сказала она.

Через час Эрнест вернулся к работе, а Анни вышла на улицу. Ей не терпелось перемолвиться словечком с соседками. Рассудив, что до Сен-Жермен далеко и никому от этого вреда не будет, она рассказала историю о блудливой жене доктора и кюре, которых застала в постели, школьной подруге и нескольким коммерсантам со своей улицы.

У подруги рассказ вызвал возмущение, булочник изумился, а мясник – тот и вовсе расхохотался. Гордая своим успехом, служанка кюре Шарваза попросила никому больше об этом не рассказывать.

– На Рождество я уже буду дома, вернусь насовсем, да еще с приличными деньгами в кармане, – сказала она, выходя из лавки. – У Салиньяков ребенок, хороший мальчик. Не хватало, чтобы он лишился семьи! А мой хозяин закончит расстригой, если не научится противостоять козням таких дамочек, как эта!

Позже все эти люди будут вспоминать ноябрьский день, когда они в последний раз видели Анни Менье живой.

* * *

В это время Ролан Шарваз сжимал Матильду в объятиях на развороченной постели – до того жаркой была их любовная схватка. Молодая женщина пришла в пресбитерий, светясь от счастья. Доктор уехал надолго, и она могла остаться с любовником до самого вечера.

Перед отъездом она сладким голоском расспросила супруга, кого из своих пациентов он планирует сегодня навестить.

– Сначала заеду к мяснику в Сен-Сорнен, потом в деревню Марийяк. На обратном пути загляну в Ла-Брус. Нашего друга нотариуса мучает ревматизм.

Матильда подставила ему губы для прощального поцелуя, и обрадованный доктор, улыбаясь в усы, сел на двуколку и уехал. Матильда взбежала по лестнице в спальню, быстренько сбросила домашнее платье, вымылась за ширмой, оделась, подрумянила щеки и надушилась любимыми духами.

Зная, что они проведут вместе много времени, ничего не опасаясь, она захватила с собой кусок пирога и бутылку белого вина.

– Мы достойно отпраздновали нашу свободу, да, любимый? – прошептала она на ухо любовнику.

– Ты имеешь в виду отсутствие моей служанки?

Какое-то время он молча любовался ею. Полуобнаженная, среди смятых простыней, с порозовевшими щечками и припухшими от поцелуев губами, Матильда представляла собой очаровательную картину.

– Ты такая красивая! – вздохнул Шарваз. – Скажи, кто-то видел, как ты поднималась ко мне? Я теперь живу в вечном страхе, Матильда!

– Нельзя было упустить такой случай, Ролан! Не бойся, на улице холодно, и все сидят по домам.

– Но если Анни узнает, она поймет, что я солгал, что я не отказался от тебя, – проговорил он тихо.

Она попыталась успокоить его лаской, но мужчина отвернулся. Для него мучительно было даже думать о том, что снова придется препираться со служанкой. Он закрыл глаза, представил ее поблекшее лицо, полное и красное, и то, с каким презрением она смотрела на него. Вспомнил, как она крикнула: «Я своими глазами видела, как вы прелюбодействуете с мадам де Салиньяк!»

– Одевайся скорее, Матильда, – сухо бросил он любовнице. – Представь, что будет, если за мной зайдет ризничий или если кому-то из местных понадобится священник. Да и муж твой может приехать раньше, чем обещал!

– Эта Анни все испортила, – отозвалась жена доктора. – Не проходит и дня, чтобы я не пожалела, что мы ее наняли.

Шарваз жестом выразил свое согласие, но предпочел промолчать. Иллюзий он не питал. Если интрига с Матильдой станет достоянием гласности, он лишится всего: репутации, сана… Мадам Кайер, в гостях у которой он провел две недели, соврав всем, что едет в Савойю, умоляла его быть осторожным. По ее мнению, даже чисто дружеские отношения с такой женщиной, как Матильда де Салиньяк, могут закончиться для него неприятностями. А ведь он ни словом не обмолвился о природе их связи из страха, что навсегда утратит уважение и привязанность своего доброго друга. Мадам Кайер была единственной женщиной, к которой он питал искреннее почтение.

– Тебе бы тоже не мешало привести себя в порядок, – заметила Матильда одолеваемому мрачными предчувствиями любовнику.

Кюре встал, нервно одернул сутану, пригладил волосы. Подпоясался, подвесил к поясу четки… И вдруг неожиданная идея осенила его.

– А если я тебя украду? – вскричал он, изумленный силой собственной страсти. – Вот единственное решение! Благодаря щедрости родителей у тебя есть сбережения, ты любишь меня, и я тебя люблю. Матильда, мне невыносимо думать, что твой увалень муж к тебе прикасается, что вы спите в одной постели и он может делать с тобой все, что хочет, каждую ночь! Я сниму сутану, и мы убежим в Америку!

Он представил себя с Матильдой на борту большого судна. Она в своем любимом желтом платье, которое ей так идет…

– Нет, умоляю, не говори так, Ролан, – прозвучал в ответ грустный шепот. – А о моем сыне ты подумал? Разве смогу я без него жить? Других детей у меня не будет, я тебе говорила. Пожалуйста, будь благоразумен! Нужно отправить Анни восвояси, и все снова будет хорошо!

Разочарованный и злой, Шарваз воздел руки к небу.

– Сколько можно повторять? Если я рассчитаю Анни Менье, она на меня донесет. И я уверен, что она уже распустила язык, только не знаю перед кем. Будем надеяться, что сорока франков надбавки хватит, чтобы заткнуть ей рот.

– Одно ясно: пока эта старая ведьма держит нас в руках, Ролан, я не смогу спать спокойно, – проговорила Матильда тихо. – И если мой муж узнает правду, что будет со мной? Когда я говорю, что он гневливый и несдержанный, я не шучу. Он может меня убить. А может, и нас двоих… И мой сын! Любой ценой надо уберечь его от скандала. Добейся от нее клятвы, что она никому не расскажет, иначе я пропала, мы пропали! Завтра утром я приду в церковь на исповедь, и ты расскажешь, о чем вы договорились.

Любовники смотрели друг на друга, и каждый видел на лице другого отражение собственного страха. Шарваз привлек молодую женщину к себе.

– А ты не задумывалась, что ждет меня? Бесчестие, судебный процесс, нищета… Матильда, милая, я бы с радостью избавился от Анни сегодня же, но не могу. Хотя причин для этого много. Она постоянно ноет, не делает по дому того, что должна, не говоря уже о ее любви к бутылке. Видела бы ты, какими глазами она на меня смотрит, когда я прошу сделать что-то элементарное, что она делать обязана! Складывается впечатление, что она хочет заправлять моим домом и моей жизнью. И, что еще хуже, хочет разлучить нас навсегда!

Сен-Жермен-де-Монброн, в среду 28 ноября 1849 года

Анни почти закончила лущить белую фасоль из корзинки, которую вчера вечером обнаружила на кухонном столе.