Я начинаю войну! - Николай Пиков

Он отвечает: «Хорошо, отдыхай. Будешь нужен — вызовем».

Я приехал 4 декабря, а уже 10-го было принято решение. Они меня к себе не пригласили. Я не знал, что будет принято решение о вводе войск.

Я позвонил в Витебск, где я был когда-то заместителем командира дивизии, своему другу — зампотылу, переговорил с ним.

Он меня спросил: «Лев Николаевич, вы где?»

Я отвечаю: «В Москве».

«А мы сейчас готовимся туда, откуда вы прибыли».

Для меня это стало неожиданностью. Я не был информирован о принятии решения. 18 декабря я попросился уехать окончательно в Кишинев. Уехал. А 25-го, когда был в санатории в Крыму, узнал по радио, что введены войска.

Я тогда выразил свои мысли вслух, жена при этом присутствовала. Говорю: «Все, будет пролита кровь. Войска не готовы драться в горах».

Наши уставы войну в горах не предусматривали. Ведь как мы воевали в последнее время? Бомбовый удар, атака, вперед! И мы победили. А ведь там этот опыт действовать не будет! Нужна специальная тактика ведения боевых действий в Афганистане. А коли всего этого нет — будет пролито много крови.

ВОПРОС: Вы сказали, что в тот раз вас не позвали, но вы ведь до этого были на Политбюро?

ГОРЕЛОВ: Да, был. И высказал свое мнение еще в октябре. Сейчас точную дату вспомнить не могу, помню лишь, что за мной прислали самолет, я прилетел в Москву. Вечером прилетел, а утром Огарков усадил меня в машину и повез на Политбюро.

Пришли туда вместе с Николаем Васильевичем. Он мне говорит: «Не волнуйся!»

Но я, конечно, волновался — первый раз все-таки. Входим. Сидят Брежнев, Громыко, Устинов. Пономарев хоть и не член ПБ был, но он тоже там сидел. В общем, полный состав Политбюро ЦК КПСС. Я поздоровался.

«Здравствуйте, присаживайтесь. Что будете — кофе или чаек?» — Брежнев меня спрашивает. У них на столе стоят стаканы, в них — чай с лимоном.

Я говорю: «Спасибо, я только что из-за стола».

«Когда приглашают, неудобно отказываться, садись», — говорит Брежнев.

Сел.

«Вызвали вас, чтобы вы доложили обстановку в Афганистане», — говорит Леонид Ильич.

Я отвечаю: «Леонид Ильич, политическую обстановку в стране, я уверен, вы знаете, потому что посол недавно у вас был. Я лишь задержу ваше время. Я доложу вам обстановку с чисто военной точки зрения».

Ну и рассказал ему, что афганская армия находится в стадии формирования. В наличии 10 дивизий, 300 самолетов, из них «МиГ» — 21, шестьсот танков, из них современных «Т-62» — 92 штуки, 1500 стволов артиллерии. Армия обучается. Трудность состоит в большой протяженности границ, которые армия и охраняет. Времени на обучение армии в этих условиях мало. Сейчас формируются погранвойска. Укрепим ими армию, сделаем ее более многочисленной. Нам нужны средства связи и вертолеты на случай развертывания боевых действий, вторжения банд.

Он на меня посмотрел и говорит: «Так войска надо вводить или нет?»

Я говорю: «Леонид Ильич, мое, и не только мое, мнение, но и генерала Павловского, который меня напутствовал до встречи с вами, таково: вводить войска не нужно! Не нужно, Леонид Ильич!»

«Но почему?»

«Армия способна во взаимодействии с пограничниками контролировать положение дел на границе. Это первое. Второе — если мы, Леонид Ильич, введем туда войска, американцы предпримут все, чтобы сделать боеспособными вооруженные отряды, которые формируются за границей из числа беженцев. Они их подготовят. Придет время, когда они вторгнутся в Афганистан. И третье — наша армия не готова драться в горах».

Устинов тут встрял, прервав меня: «Вы не расписывайтесь за армию!»

Я говорю: «Дмитрий Федорович, у меня есть основания так говорить. Ко мне же в группу приезжают офицеры-советники из наших внутренних округов. Вы их собираетесь ввести в Афганистан? Они понятия не имеют, что такое горы! Я пробыл в Одесском округе сколько лет, но ни одного учения в горах не провел. Такое положение дел во всех внутренних округах. Они не готовы!»

Ну и четвертое — ввод войск потребует колоссальных материальных затрат. Кроме того, будут людские потери. И еще одно — хоть и говорят, что наши войска собираются расставить по гарнизонам, могу сказать, что так вряд ли получится. Придется нам воевать первым эшелоном, а афганцам — вторым».

Он говорит: «Спасибо, товарищ генерал. Идите, чайку попейте в соседнюю комнату. Если хотите что-то посущественней — выбирайте, пожалуйста, по здоровью».

Я пошел в другую комнату, а Иванов стал докладывать после меня. Что он говорил, не знаю, но, когда мы сели потом с Огарковым к нему в машину, Николай Васильевич мне и говорит: «Лев (он меня только так звал), мы проиграли».

Больше он мне ничего не сказал. Я понял, что Политбюро приняло сторону Иванова.

ВОПРОС: Вы потом общались с Ивановым?

ГОРЕЛОВ: Ну а как же!

ВОПРОС: Что он вам говорил?

ГОРЕЛОВ: Ничего не говорил, мы с ним поехали после этого на пьянку, которая, кстати, не состоялась. Я подумал, что они сейчас завезут меня и не выпустят оттуда!

ВОПРОС:???

ГОРЕЛОВ: Могли и посадить. Я же против них выступил. Я это чувствовал. Мое мнение о ситуации в Афганистане с мнением представителя КГБ не совпадало, было диаметрально противоположным!

ВОПРОС: Вы сказали на Политбюро, что если мы введем войска, то мы и будем драться в первом эшелоне, а афганцы во втором. Откуда у вас была такая уверенность?

ГОРЕЛОВ: Ну, а зачем им кровь проливать, если пришла Советская Армия? Они решат: пусть сами подерутся!

ВОПРОС: Вы сказали, что, когда вас уже вернули в Москву, узнали о вводе войск. Но вы же не могли не видеть, что что-то необычное происходит? Взять прибытие нашего батальона в Баграм…

ГОРЕЛОВ: Ввод баграмского батальона я расценил как меру по охране авиационной базы.

Я догадывался, конечно, что на эту базу потом могут сесть наши самолеты. Но вот для чего? Думалось, что, может быть, для того, чтобы наши транспортники доставляли в блокированный Хост продовольствие. В то время я думал несколько о другом. Я подумывал, что было бы хорошо Афганистану иметь свои десантные войска. А в баграмском батальоне я был пару раз. Мысль о готовящемся вводе войск в голову, конечно, приходила. Взять хотя бы приезд в Афганистан того же Гуськова. Гуськов — замкомандующего ВДВ. Он прибыл в Афганистан с группой офицеров. В ходе своей поездки он познакомился с аэродромом в Баграме, другими аэродромами. Полетали мы с ним, потом он улетел. Но, честно говоря, я думал, что он приехал проверить этот батальон. Правда, тогда такая мысль мелькнула.

А вот когда я окончательно прозрел насчет ввода войск, это когда он приехал еще раз и, не представившись мне, работал в Кабуле, ездил по всем объектам. Об этом мне доложил военный атташе. Почему он мне тогда недоверие высказал? Почему не представился по приезде, как это положено? Мы же дивизиями вместе командовали, это же мой друг?! Значит, если будет ввод войск, первыми пойдут десантники? То есть они провели разведку на местности. Так и я когда-то проводил ее в Праге, за три месяца перед небезызвестными событиями. Почему меня не информировали? Наверное, потому, что подозревали, что я могу проболтаться. Они знали о моих тесных отношениях с Амином. С этой точки зрения они сделали верный шаг.