Вирикониум - Майкл Джон Харрисон

— Больше всего мне жаль Кэррон Бан, — отозвалась королева. — Женщин предают чаще, а переживают они тяжелее.

Всем пустошам и пустыням свойственно нетерпеливое, жадное стремление расти, поглощая плодородные земли. Это расползание агонизирующих окраин дарит им подобие движения и жизни, которой они когда-то обладали. Словно в поисках защиты от медленного наступающей с юга Ржавой пустыни, Павший Дранмор жался к негостеприимным отрогам Монарских гор.

Защиты он не нашел, и ленивые потоки горькой пыли перебирались через его стены, просачивались на улицы и заливали их всякий раз, когда со стороны пустынь начинали дуть ветры.

Эти ветры обшаривали город и, словно армия нерадивых домохозяек, забрасывали песок через открытые двери. Они расшатывали крыши, забивали грязью каждый покинутый оружейный склад, каждую мастерскую, каждый барак. За полтысячи лет ветер, дожди и песок разъели мостовые, сгладили очертания руин, пока не привели город в полное соответствие с его нынешним именем… Впрочем, таким и должен быть город, не принадлежащий ни горам, ни Пустоши.

Он был жалок, этот Павший Дранмор. Время и место задушили его в своих объятиях.

Полет уже подходил к концу, когда по палубе воздушной лодки внезапно пробежала широкая трещина. Стало видно, как работают древние двигатели. Лодка плыла над городом, и невесомые светящиеся сгустки корчащимися червячками выползали из трещины, цеплялись за металлические поверхности мостика, за неподвижное иридиевое тело птицы, облепляли кольца на пальцах королевы.

Гробец-карлик заволновался.

— А, вот и блуждающие огоньки, — пробормотал он, сажая машину на Лютос-плазе — четырех акрах отполированного Временем гранита, откуда Борринг командовал разрушением Дранмора много поколений назад.

Гриф и Кромис вытащили наружу мертвого курьера и закопали в глубоком слое лёсса на южной стороне площади. Странные получились похороны… Королева наблюдала, набросив капюшон на голову, полы ее плаща трепетали. Работа продвигалась медленно: у метвенов не было ни лопат, ни совков — только собственные руки. Когда все закончилось, между полуразрушенным кристаллическим корпусом лодки и окружающими зданиями начали проскакивать трескучие белые искры.

— Надо выбираться отсюда — умнее будет, — буркнул Гробец и полез внутрь. Разбрасываться инструментом было не в его привычке, к тому же он вознамерился починить свою силовую броню.

Некоторое время после этого они брели по гладкой, как кость, мостовой, пока не выяснилось, что Гриф не может сделать ни шагу. Влажный ветер завывал, словно заранее оплакивая беглецов, а лязг экзоскелета, который тащил за собой карлик, звучал похоронным звоном.

Единственная в городе уцелевшая крыша… Застывшее во времени каменное прибежище, воспоминание пятисотлетней давности… Здесь, среди пыли, что была моложе, чем Пустоши, но старше, чем империя, они развели костер и приготовили пищу из жалких припасов с погибшей лодки. Тени на стенах, черные на черном, отплясывали дикие танцы. Солнце, похожее на сгусток крови, опускалось за горизонт.

Повинуясь не вполне понятному импульсу, Кромис вынес с лодки мертвого ягнятника. За трапезой он объяснял королеве, что это за птица и откуда взялась. В это время Гробец копался в механических потрохах ягнятника тонким стальным ножом.

— Мы ничего не знаем про этого человека. Но, посылая птицу, он предупредил нас о Гетейт Чемозит. Я не принял его предупреждения всерьез, но от этого оно не становится менее значимым. Может быть, он сумел каким-то образом с ними договориться?

Биркин Гриф прожевал кусок вяленого мяса и засмеялся.

— Догадки чистой воды!

— Это единственное, на что мы можем надеяться. Больше у нас ничего нет.

— Руки у него растут из нужного места, — Гробец закудахтал и ткнул ножом куда-то в металлические потроха птицы, а потом замер, на миг задумавшись. — Или он знает, где копать… Как Кэнна Мойдарт.

— Если вы не возражаете, моя госпожа, мы отправимся к заливу Гервэн и попросим у него помощи. Возможно, там будет безопасно, и мы сможем доставить вас сначала…

— Безопасных мест не бывает, лорд Кромис. Бывают только безопасные люди, — королева улыбнулась. — Думаю, мы оба в этом недавно убедились.

Кромис улыбнулся в ответ. Дом Метвена…

«Проницательность отца передалась дочери, и забывать об этом неразумно», — отметил он с некоторым с сожалением.

— …К тому же, мне семнадцать лет ничто не угрожало. Думаю, это будет неплохо — немного опасности.

По другую сторону костра что-то заворочалось, наводя на мысль о локальном движении тектонических плит. Впрочем, волноваться не стоило: это всего лишь поднялся на ноги Биркин Гриф. Он смотрел сверху вниз на юную королеву, бормоча что-то себе под нос, точно подземный гном. И наконец низко поклонился, согнув свою необъятную талию.

— Госпожа, — произнес он, — вы унаследовали храбрость своего отца. Я слышу слова настоящего храбреца.

И снова сел.

— Берегите себя, — добавил он глухо и, повернувшись к карлику, проговорил: — Это слишком долгая поездка для человека в моем состоянии… будь она неладна.

Джейн, королева Вирикониума, рассмеялась впервые с тех пор, как потеряла свою империю. «По крайней мере, — подумал Кромис, — молодые быстрее восстанавливают силы, как телесные, так и душевные». Он не был склонен к снисходительности.

Они провели в городе пять дней. Когда-то, во времена расцвета Севера, здесь процветало кузнечное ремесло. Кто знает? Может быть, город радовался, слушая, как звенит молот карлика, который чинил свою «железную женушку» — слабое, искаженное эхо прошлого в петле Времени, отзвук времен, когда мастера перековывали хрупкие творения Послеполуденных культур, превращая их в нечто более грубое, но более жизнеспособное.

Нога Грифа не спешила заживать. При малейшем напряжении рана открывалась, кровь словно отказывалась сворачиваться, и здоровяк обнаружил, что ходит с трудом. Подобно выздоравливающему ребенку, он изливал свое недовольство в коротких вспышках бессмысленного гнева. Он ступал осторожно, но все равно хромал и шутливо сетовал на собственную беспомощность. Наконец, здоровяк заставил себя прогуляться до Лютос-плазы, к месту крушения лодки. В двигательном отсеке он нашел тонкий кобальтовый стержень, выломал его, согнул и соорудил себе костыль.

Затея оказалась неудачной. Теперь Гриф ходил, тяжело переваливаясь, и Гробец, любитель жестоких шуток, с удовольствием передразнивал его, спотыкаясь и выкидывая коленца, точно акробат, притворяющийся хромым. На это стоило полюбоваться… если бы зрелище не было столь омерзительным. Потеряв терпение, Гриф намекнул, что из его моторизированной брони получатся не менее удачные костыли. Бывшие соратники грозно двинулись друг на друга — руки крючком, у каждого наготове сотня уловок, — и их пришлось разнимать силой. После этого, встречаясь на улочках, залитых тусклым светом, оба делали вид, что не видят друг друга в упор.