Явилось в полночь море - Стив Эриксон

Это было зло. И оно выходило далеко за пределы любых, самых замысловатых представлений об обычном пороке, далеко за пределы понимания даже апокалиптической эры, за пределы терактов, неистовств геноцида или ядерного уничтожения, так как это было явно кресло для казни, казни, выполняемой не для чего иного, как ради чьего-то удовольствия, чтобы кто-то где-то полюбовался на это. Это была дыра в столетии на том месте, где раньше находилась душа. В ушах Энджи завопило совершенно новое предчувствие, и в озарении она вспомнила обо всех других, более знакомых предчувствиях, которые раньше отмела, о предостережениях Максси и той женщины в кожаном пиджаке у входа. Увидев кресло, Энджи тут же поняла, что если в ближайшую минуту не уберется отсюда, то уже не увидит, как солнце коснется подножия Всемирного торгового центра, никогда не увидит наступления ночи – разве что наступление самой длинной из ночей. Как только она увидела кресло, тот внутренний голос, от которого, как ей казалось, она столь успешно держалась подальше, выполз и шепнул ей в ухо: Саки, иди сядь в кресло. Иди и сядь, потому что прошло уже столько времени с тех пор, как ты была яркой звездочкой, и теперь уже ничто не имеет значения, а в уничтожении есть честь, но в отрицании Бога лишь одна пустота.

Услышав шаги одного из них, Энджи повернулась на каблуках и, глядя на заходящее солнце, медленно пошла обратно к окну. Она чувствовала, что за спиной стоит человек с камерой и снова глядит на нее из дверного проема, и ее новое предчувствие говорило ей, что он стоит там, пытаясь выяснить, что она могла увидеть в задней комнате и что могла понять. Энджи решила, что если услышит, как он делает хотя бы шаг в ее направлении, то тут же бросится бежать, но пока замерла в надежде, что он снова скроется в задней комнате и даст ей фору при бегстве. Когда она взглянула через плечо, мужчина уже ушел, и она быстро направилась к лестнице. Когда она добралась до лестничной площадки, оба мужчины снова появились.

Они не потрудились окликнуть ее. Они сообразили, что она поняла, что происходит, и что все понимают, что все понимают, что происходит. Бросившись вниз по лестнице в своих туфлях на нелепых шпильках и слыша шаги мужчин прямо у себя за спиной, Энджи не знала, хватит ли у нее времени остановиться и снять туфлю, чтобы воспользоваться ей как оружием, и решила, что на сопротивление у нее все равно не хватит сил. Все то время, что она бежала вниз по узкой лестнице, ее не покидала мысль, что дверь внизу сейчас откроется и появится режиссер, которого они дожидались; тогда она окажется в ловушке.

И когда Энджи спустилась, дверь действительно открылась. Девушка отшатнулась, но это оказался не еще один мужчина, а женщина в черной кожаной куртке, которая на сей раз схватила ее за руку и рывком вытянула на улицу, а сама шагнула внутрь и захлопнула за собой дверь. Оставшись на улице одна, Энджи какое-то мгновение стояла, ошеломленно уставившись на дверь, пригвожденная к месту извращенным желанием посмотреть, чем все это закончится, и она прислушивалась к гвалту и громким голосам внутри.

А потом сбросила туфли и побежала. Через двадцать четыре часа Энджи уже летела в Лондон, а еще через девять месяцев, сидя в кафе на бульваре Сен-Жермен в Париже, познакомилась с Жильцом.

Женщина в черной кожаной куртке ждала уже довольно долго. Для Митча опоздания были обычным явлением, но когда прошел час, она немного расслабилась, думая, что, может быть, ничего и не случится.

Стоял теплый осенний день, и небо полнилось вертолетами, которые скорее успокаивали, чем тревожили, напоминая обдувающие город от жары вентиляторы. Закоулок был, конечно, пустынным – потому-то Митч и выбрал его. Здесь не было машин, не считая одного заблудшего грузовика, проезжавшего мимо. «Я упал в объятья Венеры Милосской» — доносилась из его радио популярная несколько лет назад песня. Потом Луиза увидела Энджи – миловидную девушку азиатского типа, держащуюся с той напускной жесткостью, которую они так быстро приобретают, – и перешла улицу, чтобы ее перехватить. Луиза не представляла, что ей сказать; она не ожидала, что ей придется разговаривать с девушкой, – она ждала, что придет Митч.

И все равно ее было не остановить. Все эти девушки думают, что сами умеют о себе позаботиться. Все считают себя такими жесткими, такими бывалыми. И вот Энджи протиснулась мимо нее и исчезла внутри склада, а Луиза стала дальше ждать человека, который не так давно был ее партнером, сообщником и мужем. Минут через десять, когда внутри послышался панический стук каблуков по лестнице, она сразу поняла, что девушка разобралась в ситуации и бросилась бежать. Луиза открыла дверь, и уже спустившаяся с лестницы Энджи отпрянула. Но Луиза дернула ее за руку на улицу, а сама шагнула внутрь, чтобы встретить преследователей.

Они попытались протиснуться мимо нее, как протиснулась Энджи десятью минутами раньше. Луиза не знала ни одного из этих двоих, они не работали с Митчем постоянно – впрочем, такими вещами никто не занимается постоянно. Однако эти двое знали, кто она такая, – в этом бизнесе все ее знали, – и все знали, что она когда-то была замужем за Митчем. Поэтому временно, по крайней мере пока не появится Митч, ей нечего было бояться схватки с ними. Оказавшись в тупике, отрезанные Луизой от улицы, они просто остановились на лестнице, глядя на нее. Потом один сказал другому:

– Нам лучше свалить. – А потом Луизе: – И тебе тоже.

– Я уже свалила, – ответила та. – Не так давно. К тому же девицы вроде этой не обращаются в полицию.

– Очень рад это слышать, – проговорил все тот же парень.

– Она сейчас так напугана, что через двадцать четыре часа ее, наверно, уже в Штатах не будет.

– Это было бы для всех неплохо.

Двое мужчин повернулись и побежали обратно, вверх по лестнице. Свет на верхней площадке начал меркнуть.

– Митч будет недоволен, – крикнул ей один через плечо.

Луиза кивнула, приняв это к сведению, но не особенно впечатлившись.

– Митч – очень опасный человек, – ответила она, – для молоденьких девушек, у которых надежно связаны руки и заклеен изолентой рот.

Открыв дверь, она снова вышла на темнеющую улицу. Девушки, конечно, не осталось и следа. Митча тоже не было. Луиза еще немного подождала, наблюдая со своего прежнего места в тени, на другой стороне улицы. Через три минуты из склада поспешно вышли двое мужчин, неся с собой лишь камеру. Потом Луиза направилась к Всемирному торговому центру, где поймала такси и доехала до своей квартиры в Виллидже.

Она ожидала, что ночью Митч или позвонит, или придет сам – если не поныть, как она изгадила ему все планы, то хотя бы забрать оставленные накануне вещи. Луиза пожалела, что он так и не пришел: ей хотелось, чтобы здесь не осталось никаких его следов. Она сама не понимала, зачем пустила его на ночь; они не виделись почти три года, и его появление оказалось сюрпризом, а уж что Луиза ненавидела, так это сюрпризы. Точнее, она не понимала, зачем переспала с ним, но это была особенно гнетущая тема, так как потом ей пришлось бы спросить себя, зачем вообще когда-то вышла за него замуж, и проблема заключалась не в том, что она не задавалась этими вопросами, а в том, что уже три года пыталась забыть ответы на них. И потому прошлая ночь явилась лишь кратковременной слабостью, которой Луиза поддалась в винных парах, а потом не прошло и десяти минут, как зазвонил телефон, и это звонил нынешний предмет издевательств Митча – панк-певица и стриптизерша, называвшая себя Максси Мараскино. Луиза слышала, как она плачет, когда Митч со смехом повесил трубку и фыркнул: