Стеклянная республика - Том Поллок

Осушив стакан, Эспель робко взглянула на Кару и тут же широко улыбнулась.

– Кстати, – сказала она, – спасибо.

Кара взглянула на порезы на руке.

– Не за что, – сухо произнесла она.

Эспель подалась вперед. Выражение ее лица стало почти благоговейным, когда она посмотрела на Карины щеки.

– Скажу честно, – пробормотала она, – я была одной из тех, кто считал, что фотографии подправлены, но… Матерь Зеркал! Они такие замысловатые… словно вечно продолжающийся лабиринт. В этих шрамах можно заблудиться. – Ее пальцы дернулись, словно девушка хотела прикоснуться к Кариным шрамам, но была слишком застенчива, чтобы даже поднять руку. – Вы на голову круче любого из Зеркальной знати.

В этих шрамах… Противный рваный заусенец фразы зацепил что-то в Карином сознании.

– Эта докторша не стала бы оставлять у тебя на лице шрамы? – спросила она. – Чтобы ты походила на меня. Не… только потому, что я так сказала?

Эспель ошеломленно уставилась на нее.

– Почему бы и нет?

– Но это твое лицо.

– Да, технически ей нужно мое согласие. Но, честно говоря, мэм, сами подумайте. Кто бы поверил, скажи я, будто не разрешаю? Все хотят выглядеть, как Парва Хан, и все об этом знают. Никто не поверит мне, если я скажу, что считаю иначе. Они решат, что я просто напрашиваюсь на неприятности.

Резкость в ее голосе поразила Кару.

– Но ты считаешь? – спросила она. – В смысле, считаешь иначе. – Она вспомнила, как Эспель смотрела на скальпель доктора: со страхом на лице и ненавистью к застывшему над нею острию.

– Эспель?

– Мэм.

– Почему ты не хочешь выглядеть, как я?

Голубые глаза Эспель закатились, заглядывая в Карины глаза. Пьяная смешливость исчезла, и только на одно мгновение выражение лица блондинки стало жестоким и гордым.

– Как вы сказали, миледи, это – мое лицо.

Чуть позже Эспель заклевала носом, ее глаза начали слипаться. Вспомнив, что верхолазка пропустила уже пять рюмок, Кара принюхалась к собственной. Одних паров, казалось, хватало для растворения префронтальной коры. Безопасно ли вообще пить эту дрянь неразбавленной? Паузы между словами Эспель становились все длиннее и длиннее, и она нащупывала их в воздухе перед собой, словно неуловимых бабочек. В конце концов, она попросила ее извинить, положила руки на колени и решительно приготовилась подняться. Минут пять спустя она все еще сидела, не глядя ни на что конкретное. Кара мягко толкнула Эспель плечом, и та опрокинулась на диван, словно доминошка. Кара приподняла голову своей новой фрейлины и подсунула под нее подушку, чтобы не затекла шея. Верхолазка томно, как кошка, потянулась, а затем свернулась, обхватив себя тонкими руками, словно она замерзла.

Кара закрыла глаза, но за веками вспыхивали реклама, окровавленный пол и безликий мужчина. Она вздохнула:

– К черту. В любом случае, не похоже, что сегодня мне удастся поспать. – Она прошлёпала в спальню и вернулась, волоча за собой одеяло.

Накинув его на свою новую фрейлину, Кара на пару мгновений задержалась на ней взглядом, пытаясь ее разгадать: Эспель хватало храбрости, чтобы носиться по крышам сквозь завесы коварных шиферных капель, но она словно язык проглотила, когда столкнулась со скромной персоной Парвы Хан.

«А как ты напряглась, когда я посмотрела на тебя, – подумала Кара. – Словно маленький затравленный зверек. Будто не хотела, чтобы я вообще тебя видела». Кара хорошо знала, каково это, – так хорошо, что даже призадумалась, не приписывает ли свои чувства девушке.

Она подошла к окну. Башни и шпили снаружи светились в ночи: город полыхал, как зеркало, обращенное к звездам. За рекой рекламный щит Лотереи подсвечивался желтым прожектором, словно Лондон-за-Стеклом не желал делиться этим лицом с тьмой. Со все нарастающим беспокойством Кара глядела на фотографию пропавшей зеркальной сестры.

Вы самая красивая женщина в мире.

Где можно спрятать в городе человека, лицо которого вывешено на каждом углу? В городе, жители которого знают его лучше своих собственных лиц?

«В гробу, – пискнул сочащийся ядом голосок у нее в голове. – В земле. В мешке на дне реки, если ее забрали Безликие. Или, может, они совсем от него избавились». Девушка содрогнулась при воспоминании о пустой коже в пропагандистском ролике.

«Но разве не в этом весь смысл?» – подумала она. Если террористы и впрямь убили лицо Стеклянной Лотереи, разве они не захотели бы это продемонстрировать? Где же видео, в котором они глумятся над Парвой, стирая ее черты?

Эти террористы как-то не подходили на роль похитителей. Было еще что-то – что-то, что она упустила. Кара попыталась сосредоточиться, все обдумать, но от усталости мысли болтались вне досягаемости, словно приманки на палочке.

«Все просто, – голос в голове, казалось, слегка оживился. – Ты столько раз видела подобное в фильмах. Восстанови ее перемещения. Найди туалет с кровавым отпечатком. Проследи ее оттуда. Только сделай это, никого ни о чем не спрашивая: никто не должен заподозрить, что ты – не она».

«Как просто, – подумала она, борясь с тошнотой. – Отлично».

Конечно, то, что она не могла бродить вокруг, интересуясь перемещениями своей зеркальной сестры, не означало, что и никто другой не мог. Она поглядела на спящую на диване Эспель. Городские огни резко подчеркнули скулы на идеально симметричном лице.

Новая фрейлина: неопытная, нервная и стремящаяся угодить, желает узнать привычки своего нового работодателя? Да, это может сработать…

«Чей бессмертный взор, любя»[7], – подумала Кара, покусывая губу, чего мама вечно просила ее не делать…

…и ее захлестнула тоска по дому, внезапная и жестокая, словно сердечный приступ. Девушка почувствовала себя отчаянно одинокой. Она скучала по Бет, скучала по маме, а осознание, что мама не скучает по ней в ответ, не прибавляло веселья.

Кара помедлила. Облизала губы и откашлялась. Затем, прежде чем окончательно распереживаться, еле слышно заговорила в ночь:

Она тяжело сглотнула, разглядывая свое отражение в темном оконном стекле.

«Самая красивая женщина в мире, – подумала она. – Завтра, Кара, ею предстоит стать тебе».

Бет ощущала на себе взгляд статуй. Их глаза за катарактами мха и птичьего помета не двигались, но все же она чувствовала, что они следят за нею, пока пробиралась между надгробиями. Зима ободрала листья с деревьев, и кладбище казалось открытым и голым. Далекие фигуры, подернутые дымкой тумана, смотрели сквозь тонкие темные ветви на упорно идущую Бет. В полиэтиленовом пакете звякнули лампочки.