Феодал - Александр Громов

– Тьфу! – Фома отпустил мальчишку, сел на песок. – Извините, я сам не свой. Терпеть не могу, когда мне не верят. Встретил их, довел, поселил… и вот на тебе! Вся работа псу под хвост. Эй, парень, тебя ведь Борисом звать, я верно запомнил?

– Угу. – Мальчишка был не слишком испуган, скорее насторожен. Надо думать, не забыл, кто и как совсем недавно поучил уму-разуму его папашу.

А ведь верно – совсем недавно! Трех суток не прошло. Сколько всего спрессовалось в эти неполные трое суток!

– Ответь мне, Боря, зачем ты ушел из оазиса?

– А чё? – Мальчишка независимо шмыгнул носом. – Ушел и ушел. Все ништяк. Не, сначала отец ушел. А я уже за ним.

Георгий Сергеевич молча всплеснул руками.

– Так, – сказал Фома. – Погоди, я сам догадаюсь. Твой отец мне не вполне поверил, это я видел. Что было потом? Они с твоей матерью поссорились?

– Угу. Подрались даже…

– Ясно. Отец плюнул и ушел. А мать?

– Она меня потом побила! – Мальчишка всхлипнул. – Сказала, что все это из-за меня.

– Поссорились из-за тебя?

– Не только. Она сказала, что это из-за меня мы сюда попали. Что это я один во всем виноват!

– Глупости. При чем тут ты? Никто ни в чем не виноват, ни ты, ни даже я. Выходит, твоя мать осталась в оазисе?

– Угу.

– И отпустила тебя одного?

– Ха! Я убежал от нее. Очень мне надо с ней оставаться! Я отца найду.

Георгий Сергеевич отвернулся. Фоме тоже захотелось отвести взгляд.

– Отца у тебя теперь нет, парень…

– Как это нет? – возмутился мальчишка. – Он вон там! Вот его следы!

– Значит, ты по его следам сюда дошел?

– Ну.

Фома помолчал. Вот, значит, как… Великовозрастный мясистый болван с одной извилиной в голове протопал чуть ли не треть феода, счастливо избежав ловушек, хотя наверняка не умел даже такой малости, как издали отличить зыбучий песок от обыкновенного. Не каждому так везет. А мальчик Боря пошел догонять отца и тоже ухитрился никуда не влипнуть. Но ведь не всюду песок, да и песок разный… Наверное, частенько следы терялись, мальчишка ничтоже сумняшеся рыскал в их поисках и тем не менее остался жив. К мальчишке следовало присмотреться… потом.

Каждый феодал, если ему не наплевать на людей, обязан иметь ученика. Случись что – должен прийти кто-то на смену. Без феодала людям не обойтись.

Большие, глубоко вдавленные в песок следы уходили в распадок меж дюн. Прямо в дурилку. Возможно, отец Бориса был жив-здоров, но это уже не имело никакого значения. Тело без разума – зачем оно?

Глупая случайность? Закономерный отсев ослов, не способных к жизни на Плоскости? Недоработка феодала? А что может феодал? Только встретить, поселить, растолковать азбучные основы и бормотать постфактум, качая головой:

– Я ведь предупреждал…

Клейкая неотвязная глубина по-прежнему держала его. Сильнее, чем раньше, хотелось всплыть, но приходилось ждать. Не время. Для начала надо было просто не захлебнуться.

Но почему, черт побери, почему Игорь-второй пошел на это? Фома догадывался почему, и ответ очень ему не нравился. Но другого ответа не было.

Неужели дело только в том, что во второй раз он был скопирован на восемь лет позже, уже не девятнадцатилетним студентиком с ветром в голове, а двадцатисемилетним мужчиной, уверенным в себе прагматиком, точно знающим, с какой стороны на бутерброде масло? Неужели тот, настоящий мир, благословенная и вожделенная Земля, корежит человека гораздо быстрее, чем тысячекратно проклятая сволочная Плоскость?

Наверное, так.

Он долго ворочался, не в силах уснуть. Вскочил, ругаясь, сделал марш-бросок тысяч на десять шагов, едва не влип в нарождающуюся лужу жидкой земли, вспотел, вернулся. Видел, как рассыпался прахом его автомобиль, отслуживший свой срок. Потом долго нарезал круги вокруг спальни в намерении как следует устать, но не так, чтобы сразу уснуть без задних ног. Перед сном ему было о чем подумать.

Георгия Сергеевича и Борьку он завез в свой оазис, там пока и оставил. С мальчишкой было хуже всего: сначала не верил, потом рыдал. Пришлось силой тащить его в машину – он все рвался в Три Дюны, как будто одной глупостью мог поправить другую. Не для того растут дети, чтобы Земля или Плоскость – все равно! – сделали из них идиотов.

А потом пришла пора вернуться к самому насущному. Что бы ни утверждал Георгий Сергеевич, никто не знает, для чего люди попадают на Плоскость. Но уж точно не для того, чтобы мстить за свой несчастливый жребий, побуждая этот мерзкий мир тащить в себя все новых и новых людей – растерянных, паникующих и очень недолговечных подданных новоявленного короля!

Наверное, все-таки для чего-то другого.

И опять, проснувшись, Фома увидел вокруг себя каменных рыб, на этот раз целых шесть штук. Как всегда, злобно пнув ближайшую, он тут же забыл о них, потому что увидел Ее. И пульт к Ней. А значит, снов было по меньшей мере два.

Хватило бы и одного – не того, что с рыбами. Но пятьдесят процентов «пустой породы» – это совершенно ничтожные издержки. Пусть хоть девяносто девять, лишь бы в один процент попало то, что надо.

Он не видел во сне чертежей ракеты и не думал о них, засыпая. Он просто знал, что она должна получиться сравнительно небольшой ракетой класса «земля – земля», стартующей по команде с пульта, связанного с пусковой установкой длинным проводом, умеющей летать по навесной траектории на расстояние до ста километров и попадать куда надо. Он ничего не знал о реально существующих типах боевых ракет и о том, действительно ли они носят камуфляжную раскраску, как эта, но знать было и не обязательно. Зато он знал, что двадцатикилотонная боеголовка должна сработать на небольшой высоте прямо над взбесившейся точкой выброса, непрерывно извергающей на Плоскость все новые и новые толпы людей.

Пусть копий, но все равно людей. Думающих. Чувствующих. Ополоумевших от страха и удивления. Обреченных с недавних пор на лютую борьбу с себе подобными за жизнь, за место в оазисе, за кусок лепешки. За глоток воды. За право безнаказанно втоптать кого-нибудь, чтобы завладеть его шансом прожить какое-то время.

Они погибнут. Зато конвейер по выбросу, надо думать, остановится. Копирование – это ведь второе рождение, незаметное для оставшегося на Земле оригинала. Но где бы человек ни родился, он не должен рождаться только для того, чтобы грызть чужие глотки и не давать вгрызться в свою. Никому не нужно такое размножение.

Он не помнил, какова критическая масса урана-235, но задумывал именно урановую боеголовку как наиболее простую конструктивно. Во сне он видел ее действие, а значит, наяву она должна сработать именно так, а не иначе.

А еще Фома очень хотел, чтобы его вторая копия в момент взрыва оказалась поближе к эпицентру.