Закон МКАД - Дмитрий Олегович Силлов

При этом Вренг с недоумением посмотрел на Урга. Вот уж не знал, что десятник умеет так разумно и складно говорить слова. Раньше он больше дубиной пояснял то, что не мог сказать. А сейчас вон как все разложил.

Ург снял с пояса большую дубину и недвусмысленно взвесил ее в лапе, глядя на дрожащих от ярости соперников. Те уже сложили свое оружие на землю. Ярость яростью, но каждый нео впитал с молоком матери: нарушать Закон клана нехорошо. Прежде всего для самого нарушителя. Сородичи читать наставления не станут. Просто снимут шкуру с живого, свяжут лапы еще сырыми ремнями, из той шкуры нарезанными, воткнут в задницу железное копье так, чтоб острие из груди или плеча вылезло, и повесят еще живого над костром.

Нео вообще народ живучий. Вренг, например, видел в детстве, как хрипел и корчился отступник, которого подвесили слишком высоко над костром. У него лапы поджарились, а сам он нет. Ну, двое из клана, кому поручили наказать отступника, не стали ждать, пока тот весь зажарится, наверно, голодные были. Сняли его с костра и давай лапы жрать. А отступник хрипит, дергается, больно ж ему. И прирезать его нельзя – Закон не разрешает. Потом, когда те двое наелись, они его обратно над костром повесили. Там он и помер. Плохая смерть. Кто такую захочет?

Ург, Вренг и Гнарр отошли к кустам, чтобы не мешать другим службу нести, и Ург скомандовал:

– Бой!

Хорошая команда. Вренг ее сильно любил. Все просто и понятно. Вот он ты, а вот тот, кого надо уделать. Думать не нужно. Думать вообще трудно и ни к чему. Голова, она для чего нужна? Чтобы ею есть, смотреть, нюхать, слушать. Бить, наконец! Много всего нужного, а голова-то одна! Поэтому пусть другие ею еще и думают. Десятники там, сотники, вожди. Вренгу оно не нужно. Вренг с детства на другое учился.

Он легко ушел от летящего ему в нос волосатого кулака, слегка присел и со всей силы воткнул свой кулак в открывшийся живот противника, туда, где под шерстью и кожей скрывалась вкусная печень.

Гнарр хрюкнул, словно хоммут, которого насадили на копье, и начал складываться пополам. Оставалось немногое – схватить глупого Рарга когтями за уши и со всей силы насадить его морду себе на колено. Этому Вренга отец научил, когда еще живой был. Говорил, у хомо подсмотрел, когда в разведку ходил. Наврал, наверно. Тогда еще кремлевские в тяжелых шкурах с прозрачными лицами ходили. Но удар хороший. Отец уже позже сдох, когда хомо ему шею навылет из огненной трубки прострелили. А Вренг ухватку запомнил, и не раз она ему пригодилась в жизни. Вот сейчас, например, тоже хорошо прошла.

Но добавить Гнарру из клана Раргов коленом в харю не получилось – тот неожиданно со всей силы рванулся назад. Когти Вренга мгновенно превратили уши врага в разорванные на полоски кровавые тряпочки, но, похоже, это лишь добавило Раргу ярости. Он с ужасающей силой бросился вперед, и даже мощный удар локтем в грудь не остановил безумца.

Оба нео упали и покатились по жухлой траве. Смрад из пасти Рарга шибанул в ноздри Вренгу. Не обращая внимания на боль и кровь, хлещущую из остатков ушей, Гнарр полосовал когтями плечи противника, и с каждым рывком его клыки приближались к горлу врага. Оставалось только одно – хоть как-то прикрыть шею, прижав подбородок к груди. Но надолго ли хватит такой защиты? До тех пор, пока озверевший Гнарр не спустит мясо с его плеч и не порвет жилы?

И тогда Вренг, прижав противника всем своим весом к земле, ударил! Страшно! Головой! Раскрыв пасть навстречу раззявленной пасти врага! Клыками в клыки…

Треск ломающихся зубов услышали все, даже те, кто стоял у костра в стороне от драки. Резкая боль пронзила десны Вренга, кровь хлынула в горло – и своя, и чужая. Веселящий напиток битвы, за который расплачиваются болью, а иногда и жизнью. Но что такое боль для воина? И ради чего ты жил, если до самой смерти ни разу не хлебнул вдосталь собственной крови, замешанной на крови врага?

Гнарр захрипел – и ослабил хватку. Похоже, поперхнулся осколком зуба, а может, просто поддался неожиданной боли. Вренг взревел торжествующе и хватанул окровавленной пастью, метя в открывшееся горло врага.

Были б целы клыки, тут бы Гнарру и конец. А так лишь пасть забил клочьями грязной, вонючей шерсти. Наверно, и у самого такая же, но своя шерсть, как известно, не пахнет. А вот от чужой Вренг слегка задохнулся, хотя мог просто сжать челюсти и попробовать если не перегрызть горло, то задушить врага. Но когда тебе в нос и глотку лезут смердящие, жирные клочья волос, забивая дыхалку, хочешь не хочешь, а челюсти разожмешь.

Вренг разжал пасть, откинул голову назад – и ударил снова. Лбом в нос Гнарра. Но промахнулся, попал в плечо. Там что-то хрустнуло, но радости это не доставило. В голове Вренга промелькнуло: «Почему в плечо? И почему Гнарр так ослабил хватку? Куда это он тянется, почему не дерется?»

Гнарр из клана Раргов, похоже, решил улизнуть. Он почти вывернулся из захвата Вренга, перекрутился в поясе, словно аспид, из которого всегда выжимают ядовитую кровь, прежде чем сожрать.

Вренг торжествующе взревел, занося кулак над головой для решающего удара. Туда, в малое местечко как раз над кровавой тряпкой, совсем недавно бывшей ухом, где кость черепа тоньше всего. Ург сказал не убивать, но что значат чужие слова, когда разница между живым и мертвым врагом – лишь один твой удар! Ничего они не значат…

Но все-таки Вренг промедлил долю мгновения. Не потому, что вспомнил слова Урга, а оттого, что вдруг увидел, к чему тянется Гнарр.

Совсем рядом на траве лежал нож. Не грубый кусок железа, откованный камнем на камне из куска арматуры, а настоящий боевой нож хомо. Тускло блестящий в свете факела клинок длиной в две ладони, длинная, тонкая выемка вдоль клинка, рукоять, обмотанная кожаной полосой… Все это Вренг увидел отчетливо, прежде чем лапа Гнарра накрыла неизвестно откуда взявшееся оружие…

Гнарр повернулся – и вдруг Вренг очень четко разглядел в его спокойных, ничего не выражающих глазах дорогу. Серую, широкую дорогу, уходящую далеко за линию горизонта и не теряющуюся там, вдали, а плавно поднимающуюся вверх, в такое же серое небо. Отец говорил, что там, за серыми облаками, лежит край, в котором Новые люди, погибшие в битвах, живут полной жизнью – вечно бьются с врагами, которые умирают, но потом возрождаются вновь, чтобы вновь умереть. Что может быть лучше для настоящего воина, в