Мой талантливый враг - 2 - Дарья Михайловна Сорокина

Да, но ты ни в коем случае никому не скажешь!  Клянись!

– Лена, я не могу. Что-то же происходит. Виктория шантажирует тебя? Если да, то Винсент должен знать в первую очередь.

– Нет! – отрезала я. – Не говори ему ничего. И куда я уехала тоже. Пожалуйста.

Шайло какое-то время молчала, и я не знала, согласится она или нет.

– Виктория не гнушается ничем, а ты не можешь с близкими людьми поделиться? Это глупо, Лена. Глупо и неправильно. Но я молчать не стану, когда Винсент спросит, я все ему расскажу, если ты не вернешься!

Это уже что-то. Вестерхольту я безразлична, иначе бы уже обрывал телефон. К Шайло он обратится в последнюю очередь. А рассказать про шантаж Виктории я не могу. Любое неверное действие или слово, и она отгрузит мою тайну прямиком в Эфир. Я включу свой видеофон и мгновенно впаду в делирий. Нельзя так рисковать, если наша президент разыскала Якоба Мозера, то ей много чего известно.

– Лена, я жду тебя в академии. Не бросай меня одну!

Ну вот запрещённый прием. И как после этого отказать ей? Сказала, что подумаю, а пока побуду с семьей.

Остаток пути ехала с чувством вины. Шайло моя единственная родная душа в академии Святого Михаила. Мы всегда поддерживали друг друга. Ей будет тяжело. А может, наоборот? Только я ей и мешаю найти компанию.

Прижалась лбом к стеклу и считала километры до станции.

Отец ждал меня, опираясь спиной о дверь машины. Издалека увидела крошечный огонёк, но папа тут же затушил его, завидев меня. Смешные они с мамой. Она тоже боялась, что я застукаю её за чем-то постыдном. Прятала своего любовника, а папа до сих пор считает, что я не знаю о его курении.

– Как доехала?

Он словно стал мягче за последние месяцы. Что-то новое в голосе и взгляде, или это я изменилась? Прежняя скорлупа дала трещину, и теперь острее чувствую других людей, да и сама не боюсь проявлять эмоции. Сейчас мне как никогда хотелось обнять папу, шагнула вперёд и зарылась у папы на груди, шмыгая носом.

– Домой, или поищем где-то открытое кафе и выпьем по какао? – предложил он с каким-то озорным ехидством, словно мне снова была лет десять.

– Хочу твою фирменную яичницу и кофе. Самая вкусная еда. Поехали домой?

Он не задавал мне вопросов, не справлялся об учебе или Винсенте, а просто болтал ни о чем, и мне было хорошо и тепло рядом с ним. Я словно по-новому смотрела на собственного отца, который пережил предательство любимой женщины и нашёл в себе силы вырастить меня, не затаишь злобы и обиды.

– Я знаю, что сделали Амадей и Флориан, – я вдруг прервала его. – Других выходов не было, да? Только забвение?

Я ждала, что отец будет волноваться, побледнее как Винсент или наорёт на меня, но он был на удивление спокоен.

– Видеть тебя угасающую и страдающую было невыносимо, Лена. Врачи разводили руками. А ты не разговаривала, не ела и едва дышала. Я плохой отец раз поступил так, но тогда я сам был сломлен и за своим горем, не видел иного выхода. Прости.

Как я могла злиться на него? Глупости.

– Тебе не за что извиняться. Я люблю тебя, папа.

Давно в моей жизни не было столько покоя и детской радости. Когда мы в последний раз вот так проводили время вместе?

По пути домой нашли работающий круглосуточный супермаркет и начали набирать продуктов в корзину: яйца, квадратный хлеб для тостов, сыр. Такое простое мероприятие, но я словно в первый раз в жизни ходила с отцом за покупками. Сонный кассир лениво пробивал наши товары, да мы и не торопились, говорили обо всем и не о чем, а потом пошли грузить тяжелые пакеты в машину.

В поместье было ещё тихо, слуги спали, и никто не вышел нас встречать. А может, папа специально отослал их, чтобы побыть со мной. Мы оккупировали кухню и готовили жутко калорийные бутерброды с яичницей и соусами. Хлеб хрустел, сыр плавился и тянулся, а желток растекался во рту. Я снова маленькая девочка, что ещё не знает боли утраты. Мои воспоминания при мне. У меня есть мама и папа. Я люблю черноволосого мальчишку, чьи родители дружат с моим и который вечно занудствует и поучает меня. Я счастлива.Вскоре я добрала корочкой с тарелки последнюю каплю и тяжело вздохнула.

– Винсент не простит меня, да?

Папа выждал паузу, посмотрел на меня, а затем ответил вопросом на вопрос:

– А тебя есть за что прощать?

– Ну как же. Для него это явно измена. А я не набралась храбрости рассказать сама обо всём. Боялась, что он в историю угодит и подерётся с Адрианом.

– А где был Винсент, когда этот Адриан распускал руки? Почему вообще отпустил хоть на шаг? Чем так сильно он был занят?

Это очень хороший вопрос. Интересно, отец так же винит себя в том, что мама ушла к Вестерхольту старшему? Если так, то зря я вообще весь этот разговор начала. Вдруг ему сейчас очень больно вспоминать.

– Пора спать, – строго сказал отец, приняв моё молчание за усталость. – Ты полночи была в пути.

Обняла его ещё раз. За все годы хочу наверстать упущенное. Я ведь даже не догадывалась, как тяжело было отцу жить со всем этим. Измена любимой и её смерть, а затем и моя болезнь и непредсказуемая парамнезия, где каждое открытие может погрузить в беспробудный сон. Наверно так себя чувствует родитель какого-нибудь канатоходца, который без страховки ходит по тонкой леске под куполом цирка.Да я и сама иногда не успеваю сказать перед каждым новым шажком:– Алле́-го́п!

Глава 10

После ужина пожелала отцу спокойной ночи и ушла к себе. По-новому взглянула на свою комнату. Я искала прозрения от каждой книги, стоящей на полках, от моих рисунков, старой одежды. Прикасалась, принюхивалась. Без толку. Ничего из хранящегося здесь не было связано с прошлой Наной.

Но я не могла так просто избавиться от дорогих мне вещей. Во второй раз память себе стирала сама, а, значит, я подготовилась и спрятала все. С Вестерхольтом я встречалась втайне от папы. Вернее, думала, что он не знает. Это семейство было в нашем доме не в почете. С Винни мы ходили на рок-концерты, целовались, дарили друг другу подарки. Где-то же я хранила билеты, фотографии, фантики от шоколадок в конце концов.