Человек, который плакал от смеха - Фредерик Бегбедер

В определенном возрасте приходится отказываться от бесплатной любви. Завоевание женщины требует массы физических усилий. «Инъекций» энного количества порций водки-карамель, несчетных дорожек порошка, нескольких часов сна, безумного секса без презерватива и эякуляции, регулярного приема сиалиса… Слишком велик риск получить инфаркт. Я долго предпочитал эскортные конкурсы в клубах VIII округа. Выигрывал тот, у кого за столиком в Raspoutine, Noto, Victoria или Matignon оказывалось больше секс-бомб. Это было забавно, стоило дорого и избавляло от угрозы, что тебя отошьют. Огромное облегчение знать, что можешь переспать хоть со всеми молдаванками, которых прилакомил, и ни тебе страха, ни унижения. Выигрываешь, если перевалил за дюжину шлюх. В L’Arc девушки не платят за спиртное и всегда напиваются хуже мужиков. До чего же глупы пяти десятилетние, которым неловко водить по клубам двадцатилетних девчонок! Я не в таком роде! Я боюсь возвращаться домой в одиночестве и опасаюсь перетрудить правую руку…

Определение капитализма: ты выиграл, если друзьям хуже, чем тебе. Сейчас я сижу в Victoria с Милицей, она из Санкт-Петербурга, считает меня «недоделанным Раскольниковым». Мы разговариваем, но смотрим не друг на друга, а на объятую туманом Триумфальную арку.

— Трамп — секси, — объявляет Милица.

— What?![257] Этот жирный боров?

— Да, секси. Он меня возбуждает, я часто думаю о нем, когда мастурбирую.

— Толстяк в блондинистом парике с багровой рожей?

— Я люблю кончать, воображая, как жена писает на него. А иногда представляю групповуху с Иванкой, Меланией и Джаредом Кушнером[258].

— Обама был намного красивее.

— Этот худющий негр со своей миленькой женушкой? Ф-фу! Трамп и его семейство намного богаче, а похожи они на чешских порнозвезд. Ты знаешь, что Ивана, мамаша Иванки, чешка? Вся родня Трампа укладывает волосы, они богатеи, от них должно пахнуть «Армани», а главное — они больные на всю голову…

— Мой приятель Але де Бассвиль сфотографировал Меланию голой, со шведской манекенщицей, так что она точно женщина. Забавно, что свободным миром правит накачанная ботоксом словенка.

— Oh ту God![259] Я мечтаю, чтобы она написала мне в рот.

Достоинствами Милицы были ее фотогеничность в «Инстаграме» и пунктуальность — она являлась на свидание точно в назначенное время, даже получив сообщение в последний момент! — а еще ее ноги. Два стройных стебля высотой метр пятьдесят шесть каждый (я сам измерял рулеткой!). Вы спросите, что я делал с такой вешалкой? Отвечу: слушал. Мы с этой девушкой интеллектуально влияли друг на друга. Я знал, что Милица — законченная наркоманка, что она говорит обо мне гадости своим подружкам-бисексуалкам (они прозвали меня Мистер Бин, потому что я всегда был под кайфом и то и дело натыкался на мебель), но не это возбуждало сильнее всего. Основополагающей была ее нелюбовь: она меня никогда не любила… и не полюбит. А еще Милица была чертовски забавная! Я ни разу не признался, что иногда, занимаясь любовью, закрываю глаза и вспоминаю ее фотографию с обложки мартовского номера Numéro, это доводит меня до оргазма. Контрастный черно-белый снимок сделан под душем, Милица стоит, выгнув спину, прядь длинных черных волос прилипла к груди, между сосками, кожа покрыта мурашками. Сходство Милицы с ведьмой, ее злая красота возбудили бы и мертвеца…

Мы сидим на балконе с лиловыми стенами, нависающем над площадью Звезды, и я пытаюсь напоить мою русскую. Мы все время целуемся, но наши пьяные липкие губы и сухие языки соприкасаются без малейшего вожделения. Если нет слюны, не будет и смазки. Кокс провоцирует желание, но мешает заниматься любовью, неудивительно, что этот порошок ошизофренивает элиту. Милица заявляет о желании покончить с собой из-за того, что пропала текила Parton. Машины кружат вокруг Триумфальной арки, изуродованной внутри, как планета, которую затягивает в черную дыру. Я нанюхался до насморка, соплю и чихаю. На фоне неба летают полицейские вертолеты, отслеживая, как горят БМВ на авеню Фоша. Кажется, спуск по лестнице из туалета занял две недели.

Я не могу вымолвить ни слова и пишу на купоне голубой карточки:

— Елисейские Поля в любом случае заслуживают сожжения с момента закрытия Queen. Ты похожа на Фэй Данауэй в «Трех днях Кондора», в сцене, где Роберт Редфорд запирает ее в ванной, приковав к батарее.

Она называет меня «чел». Миллениалы, даже русские, используют этот термин, который дисквалифицирует практически все. Англичане говорят «чудак», французы используют слова «сумасшедший», «больной», «сложный», «тревожный», «мучительный», «томительный», «дурак», «псих», «развратник», «одержимый», «оригинал», «другой», «свободный», «человечный».

Сейчас почти три утра, и на плазме, висящей на здании BFMTV[260], крутят сцены гражданской войны на Елисейских Полях. Я вдруг замечаю, что горит Fouquet’sl Неизвестно, кто его поджег, полиция или восставшие. Эти кадры обойдут весь мир. Вот он, сюжет моего завтрашнего утреннего обозрения. Я опишу пожар в баре, где находился пять часов назад. Мне бы следовало радоваться — бунтовщики сожгли новый декор Гарсии, — но я слишком сильно потрясен, узнаю лица друзей, официантов, барменов, персонал спрятался на кухне, людей эвакуируют через задний выход, разгромлена вся обстановка, стекла вылетели. Господь милосердный, в какую же ярость нужно впасть, чтобы обрушить гнев на буфет Рэмю и Колетт (в 1931-м она жила напротив, на седьмом этаже отеля Claridge). Я улыбаюсь, глядя, как трое мятежников распивают бутылку виски Chivas на Елисейских Полях, среди горящих палисадов, между двумя атаками спецназа CRS[261]. Приручив огонь, человечество научилось одному: жечь все, на что натыкается: дерево, уголь, газ, кафе, небоскребы, зверей и людей. Как же климату не потеплеть!

Начавшийся дождь помогает пожарным гасить огонь.