Филипп Август - Жерар Сивери

После некоторых колебаний Генрих VI наконец даровал свободу Ричарду, который вернулся в Англию морем, ибо опасался, как бы король Филипп не взял его в плен в том случае, если он проследует через его королевство. Ригор сам это отмечает. Двенадцатого марта 1194 года Ричард высадился в Англии, где его ждала триумфальная встреча. «Дьявол на свободе», — предупредил король Франции Иоанна Безземельного, чтобы тот был настороже[115].

***

Вместе с этим запоздалым возвращением завершился и Третий крестовый поход, который позволил выстоять латинским государствам. Хотя они были сильно урезаны, им предстояло пройти через период процветания. Теперь в их удобных морских портах генуэзцы и пизанцы владели конторами более значительными, чем прежде, и даже оставили одно место марсельцам. Благодаря этому латинские владения принадлежали теперь к жизненно важной оси новой экономики, которая связывала Западную Европу с Азией. Товарообмен здесь стал более интенсивным, принося большую прибыль и богатство. Но крестоносцы отказались от освобождения Иерусалима, и энтузиазм военных походов в Святую Землю начал спадать. Это был похоронный звон по настоящему крестоносному духу.

В этом отношении ответственность Филиппа Августа не вызывает никаких сомнений. Но он был не единственным виновным. Великая несправедливость — доводить до крайности контрастное сравнение между двумя королями: с одной стороны, Филипп, прежде всего политик, предпочитавший хитрость и дипломатию битвам, алчный до денег, презиравший рыцарскую мораль, а с другой — Ричард, воитель с львиным сердцем, отважный, расточительный, ищущий лишь рыцарской славы. Преувеличения в двух створках этого диптиха очевидны. Во-первых, король Франции не пренебрег своим обетом. Не считаясь с ценой, он отправился в плавание и по пути к месту назначения продемонстрировал более твердую приверженность целям крестового похода, чем Ричард. Очевидно, можно подозревать его в желании закончить поход как можно скорее. Но это не мешало ему непрестанно подстегивать Ричарда, который, однако, не прекращал выдумывать предлоги для того, чтобы остаться на Сицилии и не дать своему флоту отплыть на Восток. Филипп отчалил оттуда на несколько месяцев раньше своего соперника, хотя ему и не хотелось, чтобы тот совершенно свободно плел свои интриги у него за спиной. Что касается другой створки диптиха, посвященной Плантагенету, нужно признать, что там слишком часто забывают отобразить некоторые мрачные подробности. Из его поведения явствует, что, заботясь о своих собственных интересах, он старался продлить свое пребывание на Сицилии. Разумеется, в Святой Земле он показал себя отважным воином, одержал ряд побед и оставался там дольше, чем его партнёр, но при этом он не забывал о своем королевстве и стал планировать возвращение, так и не достигнув главной цели, стоявшей перед крестоносцами, — освобождения Иерусалима. Он, не колеблясь, участвовал в странных переговорах с противником, к возмущению других рыцарей, которые предпочли бы сражаться до победного конца. Однако история, столь часто предвзятая, прежде всего сохранила память о стремительном отбытии Капетинга, о его стараниях извлечь выгоду из медленного и трудного возвращения Плантагенета, которое он еще более отсрочил своими происками, и забыла, что забота о величии его королевства требовала от Филиппа отбросить в сторону последние остатки щепетильности.

В этих условиях стал ли заморский поход причиной настоящего безвластия в королевстве? Очевидно, что за шестнадцать месяцев отсутствия короля Франции королева Адель и ее брат, архиепископ Гийом, отложили много дел на потом. Мотивы этого понятны. Филипп не оставил им возможности принимать долгосрочные решения большой важности. Он старался даже сохранять за собой общий контроль, требуя донесений от них и своих бальи, что повлекло серьезные и тяжелые задержки.

Тем не менее королевство избежало самых опасных подводных камней и наиболее тяжелого ущерба, который мог бы случиться. Бальи, шесть парижских горожан и другие люди, которых король назначил перед своим отбытием, обеспечили функционирование судебной, административной и финансовой систем на территории домена. Компетентные люди незнатного происхождения доказали, что присутствие в органах власти великих вассалов более не обязательно. В этом смысле крестовый поход позволил сделать попытку полезных нововведений в королевском правительстве. После своего возвращения король остерегался того, чтобы вернуть магнатам контроль над своей администрацией и финансами. Он не прекратил своих реформ и все больше и больше замещал советников-феодалов людьми, которых выбрал сам. Он создал мало-помалу новую и эффективную правительственную команду.

Проблемы, связанные с присутствием при дворе слишком многочисленных и часто враждующих между собой советников — прелатов, крупных светских вассалов, клириков и рыцарей, выводили из себя молодого короля. В годы, которые последовали за его возвращением из крестового похода, он составил узкую эффективную группу советников, приблизив к себе мало-помалу некоторых личностей, чьи имена сохранила история: Бартелеми де Руа, Готье Младшего, Анри Клемана, брата Эмара из ордена тамплиеров и брата Герена из ордена госпитальеров. Филипп II понял, что сможет упрочить свою власть, лишь отказавшись от большого числа советников, и впредь уже не менял выбранной линии поведения: исключать из королевского правительства магнатов — недисциплинированных и часто более заботящихся о своих собственных интересах, нежели об общественном благе.

Пустоты, образовавшиеся в рядах «естественных советников короны» вследствие крестового похода, облегчили королю выполнение его задачи. Из великих вассалов исчезли: граф Фландрский, герцог Бургундский, графы Пертский, Вандомский, Жьенский и Сансерский.

Но прежде всего королю развязала руки смерть двух видных сановников — сенешаля Тибо Шампанского и коннетабля Рауля де Клермона[116]. Филипп II не назначил никакой замены первому из них. С 1185 года у него больше не было канцлера, ас 1191 года — сенешаля. Тем не менее коннетабль был ему необходим. Однако Филипп назначил на этот пост не какого-нибудь представителя высшей знати, а Дрё де Мелло, даже не барона, а всего лишь кастеляна, который всегда довольствовался выполнением своих непосредственных должностных обязанностей, то есть организацией армии. Избавившись от неудобных персонажей, в частности от двух наиболее видных придворных сановников, канцлера и сенешаля, король Филипп освободился и от присутствия столь же неудобного тестя, Бодуэна де Эно, который был вынужден покинуть двор уже в 1190 году вследствие смерти королевы Изабеллы[117].

Однако при короле до сих пор оставался его дядя Гийом Белорукий, архиепископ Реймсский. Его влияние стало заметно еще в 1184 году, когда Филипп II отказался отпустить в Рим архиепископа Реймсско-го, приглашенного или вызванного папой[118]. Каково же было его влияние после крестового прохода? Можно точно утверждать лишь одно: племянник не всегда пренебрегал его советами, поскольку примерно в 1200 году он жестоко укорял архиепископа за то, что тот завел его тупик, советуя развестись с его второй супругой, королевой Ингеборгой[119]. По меньшей мере присутствие Гийома Белорукого при дворе успокаивало прелатов и крупных вассалов, ибо линьяж архиепископа пользовался большим престижем.