Святополк окаянный - Александр Майборода

Немного подумав, Микула надумал решить проблему просто, — он приготовит пищу с запасом на костре в овраге, что пролегал рядом и где Микула брал из ручья, протекающего в зарослях кустарника, воду.

По пути к оврагу Микула заодно набрал сухих деревянных обломков. В зарослях он нырнул в узкое окно в плотной стене кустарника. В конце звериной тропы на берегу ручья он обнаружил небольшую площадку. Площадка показалась Микуле удобной, — со стороны ее не было видно, а добраться до нее можно было только по звериной тропе.

Микула развел небольшой костер. Для приготовления пищи требовались жаркие угли, и пока дерево прогорало, Микула занялся одной из птиц. Он не стал ее очищать от перьев, только выдернул перья пригодные для изготовления стрел. Он просто обмазал птицу рыжей глиной, которую взял тут же из дна ручья, и положил птицу прямо на угли.

Вскоре глина высохла. Микула некоторое время, с ртом, полным голодной слюны, трогал палкой затвердевшую глину.

Наконец, он решил, что птица готова, и выкатил ее палкой из углей. Это был почерневший от золы черный неаппетитный ком. Микула не стал ждать, пока он остынет, и ударил по нему палкой. Палка отскочила от глины, нимало ее не повредив. Пришлось Микуле бить ком изо всех сил, пока глиняная оболочка не треснула. Из трещин бледной струйкой вырвался пар, и Микула почувствовал необыкновенно ароматный запах, который подхлестнул его голод. Микула пальцами, обжигаясь, начал расковыривать глину. Глиняные осколки падали на землю, и перед Микулой предстало темно-красное тело птицы. Микула не стал дальше очищать птицу, он вонзил черные пальцы в тушу, легко разорвал ее, и впился белыми острыми зубами в сочное мясо. Громко чавкая, он быстро съел почти половину огромной птицы. И только почувствовав, что его желудок набит до самого горла, он остановился и расслабленно упал на спину.

Низкие лохматые тучи, лениво плывущие куда-то в глубину оврага нежно гладили верхушки деревьев. Туманный воздух окроплял землю невидимыми нитями чахлого осеннего дождя. Невесомые капли мягко расплывались на лице Микулы. Где-то далеко вверху жалобными стонами надрывался лес, насилуемый яростными грозовыми порывами.

А здесь, в укромном месте, было тихо, и только тихий журчащий шепот ручья пел свою вечную усыпляющую песню.

Отдохнув, Микула поднялся, попил воды прямо из ручья, дно которого было изборождено узорчатыми ходами ручейников, и, сложив остатки птицы в котомку, направился к своему убежищу.

Проснувшись утром на следующий день, Микула съел остатки птицы. Мясо глухаря горчило лесными травами. Наевшись, Микула вылез из землянки и обнаружил, что лес затянут туманом. Туман был такой густой, что едва были видны ближние деревья. Тем не менее, он решил сходить в деревню и посмотреть, что там делается. Он давно хотел сделать это, но боялся. Теперь он осмелел сытой храбростью.

Нырнув назад в землянку, Микула перекинул через плечо ремешок с коротким мечом в обтянутых шкурой ножнах. Через другое плечо надел лук и колчан с несколькими стрелами. Микула не собирался с кем-либо воевать, да и невозможно это было, — опытный воин отсечет ему голову одним махом, но, облачаясь в вооружение, ему нравилось представлять себя богатырем.

Закончив со снаряжением, он снова вылез из землянки, прикрыл щитом вход и отправился по направлению к деревне.

То, что в деревне находятся посторонние люди, он почувствовал сразу. Оттуда доносилось конское ржание и звук голосов. Но туман глушил звук голосов, делал их невнятными, и Микула никак не мог понять, кто находится в деревне, и поэтому решил подойти ближе.

Стараясь ступать бесшумно, Микула прошел в направлении доносящихся голосов, и неожиданно оказался перед воином. Воин, в одежде печенегов, обхватив обеими руками, нес сноп. Увидев перед собой человека, он от неожиданности замер. Но через несколько секунд пришел в себя и что-то громко отчаянно заорал.

— Печенег! — окончательно утвердился Микула.

Печенег тем временем отпустил сноп и выхватил меч. Еще мгновение и он нанес бы Микуле смертельный удар.

Но Микула отшатнулся назад. Его руки невольно сорвали лук, и пустив наугад в сторону врага стрелу, он бросился бежать в лес.

Видимо, он все же попал в печенега, так как за спиной послышался болезненный вой.

Тут же зло всхрапнули кони. Послышались крики, вопли, стук копыт.

В Белгороде перед городскими воротами образовалась толпа людей, спешащих спрятаться за крепкими стенами от кочевников. Многие на повозках, к которым привязан скот, и из-под полога выглядывают чумазые детские мордашки. Последний набег был не так уж давно, но многие дети были слишком малы, а потому только слышали о тех страхах, которые сопровождали предыдущие набеги. И неведомо им, что после этого набега часть из них уже не вернется домой никогда. Сейчас же широко открытыми удивленными глазами они рассматривали городские ворота, стражников и таких же детей, как они сами.

Стражники у ворот, покрытые пылью и почерневшие от усталости, с полудня принимали беженцев. Собственно, в их обязанность входило стоять около ворот и глядеть, чтобы беженцы, въезжая в город, соблюдали порядок и не дрались, стремясь первыми попасть за ограду. Для усмирения буянов у стражников, кроме коротких копий в руках, на поясе висели увесистые крепкие дубинки.

Чуть в стороне от ворот стоял серый конь, у его ног лежала какая-то небольшая кучка, покрытая серой грязной рогожкой. Лошадь опускала голову к рогожке и тихо фырчала, со стороны казалось, что она что-то шепчет.

Яринка, когда телега остановилась около ворот, заинтересовавшись беспризорной лошадью, подбежала к ней и приподняла край рогожки. Под рогожкой, скорчившись в калачик, лежал мальчик с открытыми большими серыми глазами, в которых бежали далекие белые облака. Из уголка его приоткрытых едва заметной щелкой нежных губ, как весенний березовый сок, сочилась прозрачная слюнка. В голове Яринки мелькнуло, что мальчик, уставший от долгой дороги, отдыхает. Но странно было, что он был прикрыт грязной рогожей и рядом с ним не было взрослых. Но толстая зеленая муха, выползшая из запекшейся бурой кровью ноздри ребенка, пробудила у нее верную догадку, что мальчик мертв.

Яринка уронила рогожку и с рыданием бросилась к телеге.

— Он умер! — в ужасе закричала она, подбежав к телеге.

Один из стражников, сухой и длинный, как старый осокорь, равнодушно проговорил:

— Не ори, девка. Он давно умер. Еще в обед... Надо бы его похоронить, пока не завонял, да некогда.

Векша заинтересовался:

— А что за мальчишка?

— А кто его знает... — пожал плечами стражник. — В полдень прибежал с известием, что печенеги идут, да и упал. Должно быть, запалился.

Он немного помолчал, затем добавил:

— А конь не то что мальчишка — крепкий. Вон выжил, травку щиплет.

Стражник кинул взгляд за ворота, там началось какое-то движение. Он проговорил: