Кардинал Ришелье - Петр Черкасов

Тем временем в Париж вернулся маршал д'Анкр. Он что-то пронюхал о заговоре и намеревался предупредить его. Заговорщики решили не медлить.

24 апреля 1617 г. король встал раньше обычного. На этот день была назначена королевская охота. В церемонии проводов короля должны были участвовать все придворные, в том числе и маршал д'Анкр, который почему-то опаздывал. Ждали выхода короля, но он не появлялся.

Людовик XIII крайне возбужден. Он ждет сигнала, а его все нет. В комнате с королем де Люинь, д'Орнано и де Ботрю. Все заметно нервничают.

Около 10 часов утра в сопровождении свиты из 60 вооруженных дворян на подъемном мосту Лувра появился маршал д'Анкр. Внезапно навстречу ему вышел капитан мушкетеров де Витри и, подойдя вплотную, твердо произнес: «Именем короля, Вы арестованы!»

«Я?» — упавшим голосом воскликнул Кончини и отпрянул назад, к своей охране. В этот момент из-за спины де Витри вышли четыре человека с пистолетами и одновременно выстрелили прямо в лицо Кончини. Итальянец упал как подкошенный. Кое-кто из свиты Кончини выхватил шпагу и изготовился к бою, но де Витри, поставив ногу на тело маршала д'Анкра, грозно заявил: «Месье, я действовал по приказу короля!» При этих словах охрана поверженного властителя поспешила скрыться.

Услышав выстрелы, Людовик XIII отправил д'Орнано к месту происшествия. Через несколько минут тот вернулся и коротко сказал: «Сделано». Король тотчас же спустился в зал, выходивший окнами во двор. Д'Орнано поднял Людовика XIII и поставил его на подоконник. Де Витри и несколько десятков его единомышленников, вышедших из своего укрытия, собрались перед окном и непрестанно кричали: «Да здравствует король!»

Юный король был возбужден не менее заговорщиков. «Большое спасибо! Большое спасибо всем! — кричал Людовик XIII. — С этого часа я король! Пусть пошлют за старыми служителями моего отца и бывшими членами Совета. Я хочу управлять с их помощью». На поиски «барбснов» отправили камердинеров.

Спустя некоторое время Людовик XIII лично приветствовал изумленных соратников Генриха IV — Виллеруа. Жаннена, Ломени и Поншартрена. Он обнял Виллеруа, сказав, что Господу было угодно освободить его от маршала д'Анкра и что теперь он возвращает бывшего государственного секретаря и его коллег на их посты.

Любопытна реакция на убийство Кончини той, кто был игрушкой в его руках в течение семи лет. Мария Медичи не обнаружила ни гнева, ни грусти, ни жалости. «Пусть мне более никогда не говорят об этих людях (о супругах Кончини. — П. Ч.), — заявила королева-мать. — Я их предупреждала. Они должны были уехать в Италию…»

Еще удивительнее поведение маршальши д'Анкр — Леоноры Галигай, в одночасье потерявшей все надежды на будущее. Назвав покойного мужа «спесивым безумцем» и напомнив, что неоднократно предлагала ему покинуть эту страну, вдова добавила: «Если он убит, значит, это угодно королю». Столь же безучастно отнеслась Леонора Галигай и к вторжению в ее дом мушкетеров де Витри, изъявших все ценности. Она лишь с мрачной усмешкой наблюдала за тем, как они заталкивали куда попало ее шелковые чулки.

Вот как описывает Ришелье первые впечатления о перевороте: «Когда произошел этот инцидент, я находился у одного из ректоров Сорбонны… Я был крайне поражен, я даже не предполагал, что в окружении короля могут найтись решительные люди, способные на такое дело». Такой дальновидный человек — и не предполагал? Трудно поверить. Ненависть к Кончини была всеобщей, все только и надеялись избавиться от него поскорее. В чем Ришелье действительно просчитался, так это в недооценке юного короля и его окружения. Он сделал слишком откровенную ставку на королеву-мать и ее фаворита.

Но вернемся к воспоминаниям Ришелье, относящимся к 24 апреля 1617 г. и последующим дням.

Узнав о происшедшем, государственный секретарь поспешил в Лувр, где обнаружил своих коллег Барбена и Манго в полной растерянности. Они не рисковали выходить из покоев Марии Медичи, в страхе ожидая решения своей участи. Королева-мать сама находилась в состоянии, близком к обморочному. Она не могла не понимать, что ее доселе не ограниченному правлению пришел конец. На призывы о помощи, обращенные к ней тремя ее соратниками, она ответила, что попытается спасти хотя бы Барбена, что же касается Манго и Ришелье, то она ничего не может твердо обещать. Потом сообща решили, что к королю отправится Ришелье.

Епископ Люсонский в своей лиловой сутане появился в большой галерее Лувра, до предела заполненной придворными. Вышедшего в галерею Людовика XIII едва не раздавили; гвардейцам пришлось поднять короля и поставить на бильярд, откуда он мог общаться с устремившимися к нему куртизанами, жадно ловившими его взгляд. Ришелье стоило неимоверных усилий протиснуться поближе к бильярду и коротко переговорить с королем. Современники по-разному описывают эту встречу.

Сам Ришелье утверждает, будто король первым начал разговор и был настроен дружелюбно. «Он (Людовик XIII. — П. Ч.) подозвал меня и сказал, что ему известно, что я не давал дурных советов маршалу д'Анкру, что я всегда любил его (короля. — П. Ч.) — он употребил именно эти слова — и всегда защищал его интересы и, принимая это во внимание, он намерен обойтись со мной по-доброму». Далее, если верить Ришелье, в разговор вмешался находившийся рядом де Люинь, подтвердивший, что государственный секретарь всегда подавал королеве-матери и Кончини только благоразумные советы и даже нередко ссорился с маршалом, отстаивая интересы Его Величества. Беседа, как утверждает Ришелье, закончилась тем, что ему предложили остаться на своем посту. Когда же он якобы попытался замолвить слово за Барбена и Манго, то его не стали слушать. «Я был единственным, на кого обратил внимание де Люинь, так как он предложил мне остаться в Совете с сохранением жалованья», — завершает свой рассказ Ришелье.

Существуют и другие описания этой беседы в галерее Лувра. Некий де Бриенн утверждал, что «епископ Люсонский, по-видимому, получил приказ подать в отставку». Большинство биографов Ришелье разделяют данное мнение. Людовику XIII приписывают фразу, которую он якобы произнес, увидев рядом с собой епископа Люсонского: «Итак, Люсон. наконец-то я избавился от Вашей тирании». И в ответ на обращенные к нему сетования Ришелье, пытавшегося получить объяснение, король нетерпеливо и резко добавил: «Уходите! Уходите! Убирайтесь отсюда!»

Трудно сказать, как обстояло дело в действительности. Можно лишь предположить, что вряд ли набожный Людовик XIII, чтивший слуг Божьих, мог столь грубо обойтись с князем церкви. Так или иначе, но спустя несколько дней Ришелье вновь обратился к королю, на этот раз с письмом, в котором просил решить его участь. Вскоре он получил ответ, из которого следовало, что епископ Люсонский должен в самый короткий срок передать все дела своему преемнику Виллеруа.

Ришелье потрясен, власть ускользает из рук, но он все еще цепляется за нее. Даже осмеливается появиться на заседании нового Королевского совета. Увидев Ришелье в дверях зала заседаний, Виллеруа спрашивает его с сарказмом, в каком звании и в каком качестве он здесь намерен присутствовать. Откровенно враждебные взгляды устремляются на Ришелье. Не говоря ни слова, епископ Люсонский извлекает из сафьянового портфеля бумаги, молча передает их Виллеруа и неспешно удаляется из зала. Достоинство — это единственное, что ему теперь оставалось. В тот же день он узнал об аресте Манго и Барбена. У него были все основания опасаться разделить их участь.