На восточном порубежье - Сергей Жук

Они, чукчи хозяева этой земли, это они гроза тундры для всех соседей, это они на правах сильнейшего отбирают у соседних народов имущество, стада оленей и морскую добычу. Они Луораветланы, другие народы недостойны именоваться настоящими людьми.

Всех остальных, и в том числе русских пришельцев, они называли тангыт, тангытан, что значило чужой, а чужой всегда враг. Правда русских пришлось выделить из числа других врагов, уточняя мелгыт-тангыт, чужой с огненным луком. А позже получили и отдельное название, леларемкын, что значило бородатый народ. И то по необходимости, так как объявились американские китобои, получившие прозвище усатые.

Но кроме редкостного самомнения чукчи отличались запредельным упорством и смелостью, что переходили грань разумности в понимании белого человека. Упорство, прежде всего, сказывалось в том сопротивлении, которое русские получили от этого сурового, и дикого народа. Предела в той упорной борьбе не было, а когда случались перерывы, и казалось, что чукотский народ уничтожен полностью, волею проведения или других потусторонних сил спустя пять шесть лет чукотские орды появлялись из небытия, и вновь без малейшего страха шли на русские остроги.

Кивающий Головой чукча богатый и крепкий телом, он Луораветлан. Его приморский поселок зовется Машку и стоит на берегу Ледовитого моря против острова Имаклик. Яранги поселка вытянулись вдоль берега, и как полагается, повернуты входом к морю. Его жилище стоит с правой почетной стороны, то передняя яранга, а он владелец ее, человек из дома сильнейших. Ему же принадлежат все байдары, и он будет решать кому жить в поселке Машку. Эти права даны ему не случайно. Его семья живет на этом месте уже много лет. Ему известны все места промысла моржей и китов, известны все секреты движения льдов, ветра и морских течений, он самый быстрый и сильный чукоч в родном поселке.

Сейчас он спешит к родной яранге. Из добычи выбрал себе сотню самых крупных оленей, забрал железную одежду русских и огненный лук. Потом у себя, он внимательно все изучит, и может постигнет тайну огненных стрел. Корякские олени слабы, пригодны лишь к санной упряжке. Редкий способен нести верхом взрослого чукчу, а Кивающий Головой так и не может найти себе подходящего.

В поселок спешит он неспроста. Близится время морской охоты, но прежде надо провести праздник байдары и распределить их по артелям. Только владелец байдар в праве его проводить. А если не проведешь и не порадуешь духов, то удачи на охоте не будет, байдары будут тонуть в море, и семья его пойдет скитаться по тундре.

2

Весть о гибели Афанасия Шестакова разлетелась во все уголки Чукотки и Камчатки с удивительной скоростью. По разному к ней отнеслись наши герои, но все были едины в одном. Разгром хоть и малочисленного, но хорошо подготовленного и вооруженного отряда, под командой опытнейшего человека, удивил всех до крайности. Только сейчас и только те, что были близки к месту событий осознали, и то в некоторой мере, что Анадырская экспедиция не прогулка, что перед ними стоит серьезная проблема и она именуется Чукчи.

Первым узнал о смерти Шестакова матрос Петров. Он в это время зимовал в Тауйском остроге, куда попал вместе с геодезистом Гвоздевым на боте «Восточный Гавриил», после его ремонта. Петров тогда получил весть, что с Камчатских острогов подмоги Афанасию не будет, так как те сами ели отбиваются от камчатских ительменов. Старался он поспеть на подмогу своему командиру, но не вышло, припоздал.

Попереживали казаки, помянули любимого атамана, да сели думу думать, как далее быть. Возле бота на берегу присутствовала, команда «Восточного Гавриила», два десятка казаков экспедиции, сам матрос Леонид Петров, да геодезист Михаил Спиридонович Гвоздев.

Гвоздев как человек офицерского звания и дворянин пытался навести порядок и унять лихую братию, но его решительно перебил матрос Петров.

— Други мои! Как помните своим ордером, еще будучи в Охотске, Афанасий назначил меня главным квартирмейстером. Теперече, опосля его смерти я становлюсь главным командиром, — неожиданно твердо заявил Петров.

Все раскрыв глаза удивленно посмотрели на мотроса.

— Тебя же, по старому понятию, вроде ключником Афанасий ставил? — засомневался казак Крупышев.

— Какой ключник? Бери выше! Слыхал же, Главный квартирмейстер. Голова при расставании так и сказал. Мол ежели что? Быть тебе Петров за меня вторым человеком! Во как!

— Так и было. Сам слышал! — подал голос кто-то из команды.

— Я же братки вам врать не буду! Предлагаю идти на Камчатку на соединение с сыном Шестакова, Василием.

Все внимательно слушали, что разумного предложит главный квартирмейстер.

— А далее пойдем братья казаки на дальние острова, куда еще никто ни хаживал. Думка есть у меня. Построим на том острове острог, гарных баб из туземок возьмем, и заживем своим царством государством.

— Да куда ты на «Восточном Гаврииле» уплывешь, он же развалится при первом шторме! — с досадой произнес кто-то из мореходов. — На нем даст бог берегом до Охотска вернуться!

Видно было, что большинству казаков по сердцу пришлась думка Петрова. Они сидели молча обдумывая замечание морехода.

— А у меня в Охотске изба, женка с детишками. Куда я с вами? — опять подал голос казак Крупышев.

Мнения разделились, но тем не менее большинство продолжало поддерживать матроса Петрова.

— Казаки, да вы, что с ума посходили? — вновь заговорил Гвоздев. Да это же дело воровское, изменное. За одни только речи непотребные казнить могут! В Охотск подаваться надо до тамошнего комиссара, а далее быть как он велит.

— Идем в Охотск! — загалдели казаки. — Мы служилые люди и не к лицу измены чинить!

— Капитан Павлуцкий в скорости объявится и казнит всех изменных людишек, — пуганул для верности Гвоздев

На этом шабаш прекратился, и большинством было решено возвращаться в Охотск.

3

Зиму 1729–1730 года капитан Павлуцкий провел в Нижне-Колымском остроге. Вместе с ним в бездеятельности пребывало более двух сотен солдат и казаков экспедиции. Сюда весть о смерти Шестакова достигла 25 апреля 1730 года из Анадырска. Сомневаться в том не приходилось, ведь тело Шестакова было доставлено есаулом Иваном Остафьевым в Анадырь, и это подтвердил в донесении тамошний приказчик.

Все было так неожиданно, что привело Павлуцкого, по началу, в крайнее замешательство. Он не ожидал такой скорой развязки в его конфликте с Шестаковым, и до сего дня, не имея собственных планов, попросту вредил всем начинаниям головы.

Вины он за собой не чувствовал. В борьбе за лидерство все меры хороши, и то, что он не выполнил ни одно предписание Шестакова, по сути, бросив его с малочисленным отрядом на погибель, нисколько его не беспокоило, и даже ни шло на ум. Смерть казачьего головы представлялось ему проведением божьим, наказанием за лихоимство и самозванство.

— Господь все видит! И всем воздает по заслугам! — рассудил Павлуцкий, оправдывая свои поступки. — Теперь настал мой черед действовать.