Вызовите акушерку. Прощание с Ист-Эндом - Дженнифер Уорф

– Сумка слишком тяжёлая для леди. Я отнесу.

Так она и сделала. Я сказала «спасибо», и она удивилась:

– Вы очень добры, мадам, очень добры.

Я и не ждала благодарности. Вы очень добры. Спасибо вам.

В спальне её муж заорал:

– Сумку ставь на стол и выметайся, ленивая тварь! В меня тут иглами тычут, чтобы я не умер! Прочь!

Если бы при мне в тот день была четырехдюймовая[26] игла для внутримышечных инъекций, с каким наслаждением я засадила бы её в эту толстую задницу!

Спустившись в паб, я сказала:

– Не надо позволять ему так с собой обращаться.

– Как, мадам?

– Обзывать вас, прогонять.

– Я и не заметила.

Бедная женщина. Она пропускала мимо ушей оскорбления, но обращала внимание на слова благодарности.

Когда я пришла в следующий раз, то застала миссис Лейси в подвале – та пыталась докатить огромную бочку с пивом. Я наклонилась, чтобы помочь. Она переполошилась.

– Нет, что вы, не надо. Негоже леди катать пивные бочонки. Так нельзя. Сама справлюсь.

Я проигнорировала её слова:

– Беритесь с одной стороной, а я с другой. Сейчас быстро управимся.

Так и вышло. Она присела на бочку, обливаясь потом.

– У меня битых двадцать минут уходит, чтобы приладить бочку. А мы справились за две. Ох, мадам, я так вам благодарна. Жалко, что у меня нет дочери. Каждой женщине нужна дочка.

– А сыновья у вас есть?

– Один, чудесный мальчик. Живёт в Америке. У него всё хорошо, я им так горжусь. Он свою мамашу любит.

И она бледно улыбнулась.

Мы вскарабкались по каменным ступеням обратно в паб и тут же услышали громкий стук. Мистер Лейси на втором этаже бился в приступе ярости.

– Никчёмная ленивая тварь! – вскричал он. – Чем ты там занималась? Чаи распивала да сплетничала, так? Пока твой законный муж тут помирает! Слушай меня, дура, ты там письма принесла, так одно было от Боба. Домой едет. Через три недели. Из Нью-Йорка плывёт. Говорит, у него сюрприз.

Миссис Лейси со стоном оперлась на стол.

– Боб? Мой Бобби? Домой едет? Сюрприз?

– Да. Через три недели. Мне нужны новые штаны, носки и рубаха, если ты возьмёшь на себя труд пройтись по магазинам. Давай, займись делом. Меня сейчас колоть будут. Мне нужно собраться с силами, чтобы это вытерпеть.

После инъекции мистер Лейси застонал:

– Бобби увидит, как страдает его старый папаша. Я так его любил, всем для него пожертвовал, чтоб сыночек вырос да выучился, а теперь я совсем один.

По жирным щекам потекли слёзы жалости к самому себе.

Всю следующую неделю я неизменно заставала миссис Лейси за бурной деятельностью. На смену обычной вялости пришла бодрость. Она привела в порядок комнату сына – стены, обои, новые занавески, навес от солнца – всё должно было быть идеально. Не знаю, где она находила время на ремонт параллельно с работой в пабе, но она всё успевала и была счастлива.

Как-то утром я зашла за стойку и увидела, как миссис Лейси поднимается из подвала с ящиком бутылок в руках. Она явно тащила их из последних сил и поставила ношу на пол со вздохом облегчения. Я возмутилась.

– Нельзя так тяжело работать!

– Это лучше, чем безработица.

Она обливалась потом и вытерла лицо грязным посудным полотенцем, после чего на секунду присела на высокий стул.

– Это лучше, чем таскаться по улицам, когда некуда пойти, негде голову пристроить, некуда деть ребёнка.

Я молча смотрела на неё, гадая, что она пережила во времена Великой депрессии, когда не было работы даже для трудолюбивых мужчин, не то что для Лейси. Она подняла взгляд, и её усталое лицо осветила редкая улыбка.

– А ребёночек мой – это Бобби. Он уже на следующей неделе приезжает. Домой, к мамочке. Порядочный он мальчик. Хорошо живёт, говорят. Очень хорошо. Его письма для меня всегда радость, так уж он чудно пишет. Я им горжусь!

К началу третьей недели комната была готова, и миссис Лейси показала мне результат. Её смущал цвет занавесок. Понравится ли ему? Подходят ли они к интерьеру?

По сравнению с унылым пабом, комната была светлой и уютной, и я ахнула от удивления, когда увидела, чего ей удалось добиться за две недели. Заметив выражение моего лица, она захихикала от удовольствия.

– А занавески как? Хорошие?

– Прекрасные занавески. Он будет в восторге.

– Я их целыми днями шила за стойкой.

Два дня спустя женщина застенчиво сообщила:

– Я купила себе новую блузку. Надо хорошо выглядеть к его приезду. Но вот принесла её домой и не знаю. Если я надену её, скажете, как вам?

Когда я спустилась вниз после укола, миссис Лейси была в розовой блузке. Это был не тот оттенок, что принято называть «кричащим», но в такой унылой обстановке любой цвет громко бы заявил о себе. Она стояла, нервно кусая губы беззубыми деснами.

– Слишком ярко?

Ну не могла же я сказать «да»?

– Прелестно. Боб будет вами гордиться. Вы прекрасно выглядите.

Её лицо засияло. Говорил ли ей кто-нибудь комплименты?

– Утром нам пришло письмо из Саутгемптона. Корабль прибыл вчера, а сынок приедет завтра или послезавтра и пробудет здесь три недели. Три недели! Мой Бобби…

Голос её дрогнул.

– Надо переодеться. Не хочу испортить блузку до его приезда. Вам точно нравится? – Она с надеждой посмотрела на меня. – Правда?

Два дня миссис Лейси провела в розовой блузке – вытирала столы, обслуживала покупателей. Мистер Лейси спустился вниз в новой рубахе и штанах и уселся за стол, потягивая пиво и дымя папиросой. Оба нервничали. То и дело она выбегала за порог и шла на угол, чтобы оглядеться. Но Боба не было.

– Задержался, видать, вот-вот приедет, – повторяла женщина.

На второй вечер в одиннадцать часов она вяло объявила, что заведение закрывается и заперла дверь.

– Хорошего сына ты мне родила! – гаркнул мистер Лейси и отправился в постель.

Она села за стул, уронила голову на руки и горько заплакала.

Вечером третьего дня в паб вошёл молодой человек – симпатичный и одетый хотя и элегантно, но непривычно для Поплара. В заведении было пусто.

– Эй, есть здесь кто? – крикнул он. Произношение выдавало в нём образованного человека, говорящего с лёгким американским акцентом.

– Ничего себе возвращение в родные пенаты… есть здесь кто? Божечки, ну и дыра! Ты уж прости, – сказал он своей спутнице, высокой белокурой девушке с каре.