История Византийских императоров. От Исаака I Комнина до Алексея V Дуки Марцуфла - Алексей Михайлович Величко

выселена из царского дворца. Стало ясно, что в душе Алексея Комнина любовь борется с чувством долга, требуя отказаться от Ирины и привести под венец единственно желанную женщину. Да что там Алексей — его мать, мудрая и прагматичная Анна Далассина, не знала, как поступить. Глубоко ненавидя семейство Дуков, она втайне желала видеть невесткой Марию Аланскую. Но разум подсказывал ей, что в их еще столь неустойчивом положении война с Дуками может привести к тяжелым последствиям. Анна попыталась на всякий случай надавить на патриарха, предлагая тому или покинуть кафедру, или венчать Алексея одного, но архиерей категорично заявил, что не уйдет с патриаршества, пока не водрузит императорскую диадему на голову Ирины. И на 7-й день после венчания василевса патриарх Косьма I торжественно короновал Ирину Римской царицей[188].

После этого, поощряя верность, Алексей I раздал награды всем своим вольным и невольным союзникам. Как он и обещал своей возлюбленной, ее сын Константин Порфирородный надел красные сапоги и стал подписывать после императора все государственные документы. Никифор Мелиссин получил титул кесаря, такой же титул был восстановлен и для Иоанна Дуки, совсем уже старого человека. Но одновременно с этим василевс пожаловал своему брату Исааку новый титул «севастократор», почти приравненный к императорскому сану, своего рода «второй царь», и приказал величать того в документах ранее кесарей Иоанна и Никифора.

Муж сестры Алексея армянин Григорий Таронит, близкий к роду Багратидов, получил должность протовестиария (хранителя царской казны) и сан паниперсеваста («наисвященнейший»). Два его брата — Андроник и Никифор стали соответственно протосевастом и друнгарием флота. Таким способом Комнин неожиданно произвел быструю и решительную реформу придворных титулов. Это была разумная мера, обусловленная объективными причинами — необходимостью избавиться от несуществующих и «пустых» должностей и субъективными — желанием укрепить свою власть родственниками, наделенными высшими чинами. Очевидно, титул кесаря, о котором так мечтал Никифор Мелиссин, теперь резко обесценился в глазах придворных[189].

Следует сказать, что новые назначения являлись не только и не столько платой за услуги, которые оказали отдельные лица Комнину во время похода за царской властью. Как справедливо замечают исследователи, столичная знать — евнухи, финансисты и престарелые чиновники уже были неспособны управлять Римской империей. Зато на периферии выросло поколение молодых, патриотически настроенных и амбициозных людей, принадлежащих к малоизвестным семьям. Талантливые и храбрые до самозабвения, римляне от головы до пят, они выбрали своим кумиром Алексея I, которому единственно и желали служить. Комнин также доверился своим товарищам, и, как мы увидим, не ошибся. Однако помимо укрепления их статуса, без чего привлечение патриотов к политической элите государства было совершенно невозможно, теперь требовалось, чтобы они эти звания и должности отслужили[190].

Следующий шаг Комнина был не менее неожиданным для современников. Испытывая угрызения совести за тот разбой, какой учинили его воины в течение 3 дней после взятия Константинополя, василевс инициировал церковный суд над собой (!). Был призван патриарх Косьма I с синодом, и император предстал в роли подсудимого, откровенно поведав обо всех прегрешениях своих солдат, причинах собственного возмущения против Никифора III Вотаниата и т.п. Решением суда он и все его близкие товарищи вместе с женами были подвергнуты епитимии сроком на 40 дней[191]. Можно, конечно, по-разному оценивать этот поступок императора, находя в нем прагматические мотивы, но, видимо, он был продиктован все же глубоким и живым религиозным чувством.

Как уже писалось выше, через несколько дней после венчания Ирины патриарх Косьма оставил кафедру, и на освободившийся престол по рекомендации матери император поставил евнуха Евстратия Тарида (1081–1084). Его фигура была далеко не случайной — Комнины желали получить в лице Константинопольского патриарха не могущественного главу оппозиции, как это систематически случалось раньше, а помощника. И, казалось, что Евстратий хорошо подходил для этой роли: не очень образованный и недалекий, лишенный политических амбиций, он не мешал царю управлять государством. Правда, как вскоре выяснится, и Церковью управлять не умел.

Прошли первые, «медовые», месяцы царства, и императору пришлось выступать в поход. Крайне невыгодный мирный договор с турками, спешно заключенный Никифором Мелиссином в период его противоборства с Никифором III Вотаниатом, теперь принес свои печальные плоды. И перед василевсом, собирающимся отстаивать права Римской империи на Западе, стояла актуальная задача хотя бы на немного отодвинуть отдельные отряды турок от Босфора. В противном случае не исключалась возможность захвата ими Константинополя. С отрядом новобранцев, посаженных на легкие корабли, он ночью начал занимать ближайшие к туркам селения, оставляя в них засады. Практически без потерь его легковооруженные воины нападали на врагов, нанося им стремительные удары. Император не стремился к крупному успеху, прекрасно понимая, что и такие небольшие победы чрезвычайно утомляют неприятеля и поднимают дух римской армии. Закончилась эта кампания тем, что от турок были освобождены Вифиния, Финия и Никомедия, а турецкий султан запросил мира. Конечно, император не стал упорствовать[192].

Теперь настал черед норманнов. «Замечательно», что в это время Римский папа ни с того ни с сего решил анафематствовать Алексея Комнина, что и произошло в действительности. Правда, это не смутило нашего героя, и он деятельно готовился к схватке с норманнами[193]. Для Роберта Гвискара захват Константинополя выглядел далеко не самым трудным предприятием, которое, однако, достойно увенчало бы перечень его побед. Он активно готовился к походу на Восток, хотя папа Григорий VII откровенно выражал свое недовольство, опасаясь, что в отсутствие норманна Риму начнет серьезно угрожать его вечный враг Германский король Генрих IV.

Впрочем, Роберт не особенно озадачивался настроением понтифика, более обращая внимание на приготовления к походу. Дело в том, что Гвискару очень хотелось найти необходимые обоснования своих действий, и он, задумывая захват Константинополя еще при императоре Никифоре III Вотаниате, даже подыскал похожего на свергнутого императора Михаила Парапинака молодого мошенника. Когда до него дошла весть о свержении Вотаниата, Роберту стало ясно, что его план сорвался — он уже не мог являть собой пример защитника прав законного Византийского царя от узурпатора. Но разве Гвискара когда-нибудь останавливали такие мелочи? И в первой половине мая 1081 г. он отправился в поход из Отранто во главе сильной и блестяще экипированной армии, имевшей сильный флот[194].

Оставив материковые владения на младшего сына Рожера Борса (1060–1111), Гвискар поручил командование авангарда своему первенцу Боэмунду (1054–1111), князю Таранто — известному историческому персонажу, с которым нам предстоит столкнуться еще множество раз. Тот отплыл из недавно захваченного норманнами Бари по направлению к острову Корфу, который ему предстояло занять, дабы обеспечить безопасность главной армии.