Искусники - Пэт Кэдиган

Нет, наутро уже следующего дня. Куда же девался целый день? О боже, конечно – его ускоренным темпом чистили от токсинов. Ривера отвел его к врачу в… Нет, врач сама пришла сюда, в пентхаус, и дала ему свой пурген. Конечно, называла она это иначе, но суть от этого не меняется. Ему случалось уже испытывать это незабываемое удовольствие. Выворачивает долго и старательно, и если не отнимает пару-другую лет жизни в действительности, то по всем ощущениям так оно и есть. А «Диверсификация» в лице Риверы стоит за прилавком: «Вот вам жизнь покруче, но покороче». Ars longa, vita, черт ее подери, brevis.[10]

Да пошло оно все. Он просто будет тут лежать и наблюдать за картинками, проплывающими у него в голове. Видео, бесконечно крутившееся там, как раз подходило к той точке, с которой он начинал различать его яснее, или же он сам спускался туда, где все происходило… Неважно. Главное – видеть.

Озеро, снова озеро с каменистыми берегами. Во всех его видео теперь присутствовал хотя бы краешек этого озера. Почему? Таким вопросом он не задавался. Картинки просто текли через него. Он – медиум…

…искусник…

…ну, ладно, пусть искусник, теперь слово казалось привычным, а не хромой выдумкой Ударника, желавшего выделиться. Могло быть и хуже, Ударник мог вытащить на свет этот старый избитый термин «кибер-как-его-там», уже вылетело из головы, но это и неважно, потому что он теперь стоял на берегу озера, усыпанного миллионами круглых, обкатанных волнами голышей: будто множество гладких яиц, в каждом из которых – тайна, которая раскроется, стоит только взять камень в руки.

Будь осторожен.

Едва слышный шепот вплетался в музыку, но был ли он ее частью или доносился из другого уголка сознания, понять было невозможно.

Он явственно почувствовал под босыми ногами твердую гальку, когда, пошатываясь, двинулся дальше по берегу. Солнце стояло высоко, его лучи ярко и требовательно падали на воду.

Будь осторожен.

Он задержался, стоя на одной ноге, а солнце все требовало от озера, чтобы то выпустило что-то из себя…

Камни вывернулись у него из-под ноги, и он потерял равновесие. Небо и земля закачались и закрутились тоже, сопровождая его падение под требовательным взглядом солнца.

Вода легким поцелуем коснулась руки, и пальцы сомкнулись вокруг камня.

Будь осторожен. Ты можешь метнуть этот камень?

Он поднес камень ближе к глазам. Костяная белизна испещрена тонкими серебристо-серыми прожилками и точками. Поверхность чуть сместилась перед глазами, требовательный луч высек из нее ослепительную искру.

Зеркальная поверхность озера колыхнулась, и от едва заметной волны отразилась другая искорка, снова ослепившая его на мгновение. Или он по-прежнему глядел на камень, а может – на камень и на озеро сразу?

Рисунок поверхности камня снова изменился: будто расступилась какая-то дымка, зыбкая вуаль, и теперь он смотрел внутрь камня и приближался взглядом к сокрытой там тайне…

По озеру опять прошла рябь; вспышки, теперь более яркие, обожгли глаза, горячими иглами вошли в мозг, как безжалостные копья света, о Боже, если камень именно это скрывал, он хочет выбраться, уйти подальше, скорее уйти, уйти прочь…

Будь… осторожен…

И вот он вырвался, и теперь парил, совсем невесомый, менее материальный, чем промежутки между снами, будто все, чем он был, сконцентрировалось в одной единственной чистейшей мысли.

Именно так и должно быть, и никак иначе, этого он хотел всю свою жизнь.

Костяная белизна была кроватью; теперь Марк видел себя лежащим на ней, и этот образ стремительно уменьшался, отдалялся, будто он смотрел в перевернутый телескоп.

Стоп.

Движение прекратилось, и он почувствовал, что ждет чего-то.

Рябь на озере потревожила воздух, его потоки расступились; парнишка в соседней комнате беспокойно ворочался в постели, запутавшись в своих простынях и проблемах.

«Джоунз», – произнес парень. Вслух? Кажется, они о многом болтали, когда остались тут вдвоем. Джоунз. Джоунз был мертв. Нет, Джоунз не был мертв. То есть был мертв, но не всегда. Только иногда. Джоунз Шредингера. Что это за шредингеров Джоунз? Странное занятие – засовывать кошек в ящики с наполненной ядовитым газом склянкой[11]. Правда, не страннее, чем шредингерово видео, которое никак не получалось сделать правильно, поэтому он возвращался к нему снова и снова, зная, что оно не оставит его в покое, пока не будет закончено – а Ударник этого не понимал, потому и пришлось пойти на сделку с Галеном и Джослин. А может, все это из-за шредингерова члена, который тоже временами заставлял его страдать. Если присмотреться, наш мир до безобразия шредингеров.

Камень по-прежнему лежал в руке – ровная, шероховатая поверхность обволакивала его самого, в то время как пальцы смыкались вокруг нее, но тело при этом находилось далеко внизу, распластавшись на кровати, как снятый экзоскелет. На кровати, которая дрейфовала по поверхности озера, а волны ряби рассыпали вокруг ослепительные искры света, – тайный мир внутри камня, и ничем не отмечен путь назад, домой…

На каменистом берегу кто-то стоял спиной к нему, а теперь начал поворачиваться – это происходило медленно, как смена времен года или движение Луны по небосводу. Он боялся увидеть, какое лицо окажется у незнакомца на этот раз, какое лицо глянет на него из темноты, какое лицо, лицо…

Джина. По телу пробежала дрожь облегчения. На этот раз – Джина. Он будто впервые за долгое-долгое время ясно различил ее лицо, словно все эти годы смотрел на нее сквозь слои тумана или вуали. За двадцать лет может накопиться немало слоев. Он почти позабыл, насколько прекрасна была она для него.

Цвет кожи у нее был замечательный от природы, без всяких подцветок и подкрасок, хотя точно такой же в салонах красоты именовался «Железное дерево». Она не любила выставлять себя напоказ, просто не считала нужным, предпочитая заниматься другими делами. Дреды особой заботы не требовали – они рассыпались по ее плечам и спине уверенными и в то же время изящными прядями. Сильные черты лица, выразительные глаза. Другой такой во всем мире нет, а теперь она выглядела еще лучше, чем двадцать лет назад, когда впервые явилась к ним с ноутбуком, самодельной симуляцией и неукротимым желанием делать видео. Тогда ей никак не могло быть больше шестнадцати, от силы – семнадцать, но точного возраста он не знал. За все эти годы он так ни разу и не спросил: «Эй, а сколько тебе, собственно, лет?»