Серебряные коньки - Мэри Мейпс Додж

Бон. – Это что такое?

– Это куранты, – ответил Ламберт. – Вон в той деревенской церковке подбирают колокола. Ах, Бен, послушать бы тебе колокольный звон в Новой церкви в Дельфте! Вот это звон! Там около пятисот колоколов с очень мягким звуком, а звонарь – один из лучших в Голландии. Но это тяжелый труд: говорят, звонарь прямо-таки изнемогает и, отзвонив, сразу же ложится в постель. Колокола там, видишь ли, соединены с чем-то вроде клавиш, похожих на клавиши рояля. А ногами приходится нажимать на целый ряд педалей. Когда звонарь звонит в быстром темпе, он весь дергается – точь-в-точь как лягушка, пригвожденная шпилькой.

– Как тебе не стыдно! – возмутился Бен.

Питер к тому времени исчерпал весь свой запас анекдотов о Хаарлеме и, так как делать было больше нечего, пустился вместе со своими тремя спутниками догонять Ламберта и Бена.

– Англичанин неплохо бегает, – сказал Питер. – Он не уступит и чистокровному голландцу. Обычно Джоны Були, когда они на коньках, имеют довольно жалкий вид… Эй! Вот вы где, ван Моунен! А мы уж и не надеялись, что нам выпадет честь снова встретиться с вами. От кого это вы удирали с такой поспешностью?

– От вас, улиток! – отрезал Ламберт. – А вас что задерживало?

– Мы разговаривали… и, кроме того, постояли немного, чтобы дать передохнуть Пооту.

– Похоже, что он выбивается из сил, – сказал Ламберт вполголоса.

В эту минуту красивый буер с распущенными парусами и развевающимися вымпелами неторопливо скользил мимо них. Палуба его кишела детьми, закутанными до подбородка. Были видны только их улыбающиеся личики, обрамленные цветистыми шерстяными шалями. Они хором пели песню в честь святого Николааса. Мелодия, начатая вразброд, скоро была подхвачена сотней голосов и, окрепнув, зазвучала красиво и стройно:

Покровитель мореходов,

Добрый друг ребят,

Мчится вдаль под парусами

Юный наш отряд.

«Николаас! Николаас!» —

Голоса звучат.

Мы несемся в день морозный —

Воды подо льдом.

Друг, ты близко?

Друг, ты слышишь?

Мы тебе поем!

«Николаас! Николаас!» —

Мы тебя зовем.

Солнце яркое весною

Весь растопит лед.

Если в сердце светит солнце,

Юность не уйдет.

«Николаас! Николаас!» —

Старость не придет.

Весел, счастлив, благодарен

Юный наш отряд;

Наставленья и подарки

Он принять был рад!

Николаас! Николаас! —

Щедрый друг ребят!

Глава XX

Якоб Поот меняет план

Последний звук песни замер вдали. Наши ребята пытались не отстать от буера, но тщетно: им казалось, будто они катятся назад. Они переглянулись.

– Вот красота! – воскликнул ван Моунен.

– Прямо как сон! – сказал Людвиг.

Якоб подкатил к Бену и, одобрительно кивая головой, сказал по-английски:

– Это хорошо. Это лучший способ. Я хочу сказать: лучше отправиться в Лейден на такой лодке.

– На буере! – ужаснулся Бен. – Что ты! Ведь мы решили путешествовать на коньках, а не сидеть на буере, как малые ребятишки.

– Тейвельс![37] – выругался Якоб. – Это не пустяк, не для ребятишек… на буере-то!

Мальчики смеялись, но смотрели друг на друга смущенно. Если б им выпал случай прокатиться на буере, вот была бы радость!.. Но отказаться от своей великолепной затеи?.. Позор!.. Кто решится на это?

Тотчас же возник оживленный спор.

Капитан Питер утихомирил свой отряд.

– Ребята, – сказал он, – по-моему, в этом вопросе нам нужно считаться с пожеланиями Якоба. Ведь это он первый предложил отправиться в экскурсию, не забудьте!

– Чушь! – язвительно усмехнулся Карл, бросив презрительный взгляд на Якоба. – А разве кто-нибудь из нас устал? Мы всю ночь будем отдыхать в Лейдене.

У Людвига и Ламберта лица были встревоженные и разочарованные. Не пустяк – отречься от славы, которую заслужишь, когда пробежишь на коньках весь путь от Брука до Гааги и обратно. Но оба согласились, что решать должен Якоб.

Добродушный, изнемогающий Якоб! Он сразу угадал настроение товарищей.

– Нет-нет, – сказал он по-голландски, – я пошутил. Мы, конечно, побежим на коньках.

Мальчики испустили восторженный крик и снова помчались с обновленными силами.

Все, кроме Якоба. Он всячески старался скрыть свою усталость и молчал, чтобы сберечь дыхание и энергию для тяжелой конькобежной работы. Но все было напрасно. Вскоре его тучное тело стало казаться ему все более и более тяжелым, ноги подкашивались и слабели. В довершение всего кровь Якоба, видимо стремившаяся удрать подальше ото льда, прилила к пухлым добродушным щекам, а лицо побагровело до корней редких светлых волос.

От этого недалеко до головокружения, про которое пишет славный Ханс Андерсен, того самого головокружения, что сбрасывает с гор отважных молодых охотников, или швыряет их вниз с самых острых пиков ледника, или одолевает их, когда они по камням переходят горный поток.

Незаметно подкралось головокружение и к Якобу. Сначала оно помучило его, то обдавая холодом с головы до ног, то опаляя, каждую его жилку лихорадочным огнем. Потом заставило канал дрожать и качаться под его ногами, а белые плывущие мимо паруса – кланяться и вертеться; и наконец оно тяжело швырнуло его на лед.

– Эй! – крикнул ван Моунен. – Поот шлепнулся!

Бен поспешно подскочил к нему:

– Якоб! Якоб, ты ушибся?

Питер и Карл уже поднимали Якоба. Лицо у него совсем побелело. Оно казалось мертвым; исчезло даже его добродушное выражение.

Собралась толпа. Питер расстегнул куртку бедному малому, развязал его красный шарф и подул в полуоткрытый рот.

– Отойдите в сторону, друзья! – крикнул он. – Дайте ему подышать воздухом!

– Положите его! – крикнула какая-то женщина из толпы.

– Поставьте его на ноги! – крикнула другая.

– Дайте ему вина, – проворчал толстяк, правивший санями с грузом.

– Да-да! Дайте ему вина! – подхватили все.

Людвиг и Ламберт крикнули в один голос:

– Вина! Вина! У кого есть вино?

Какой-то голландец с сонными глазами, в тяжелейшей синей куртке принялся с таинственным видом шарить у себя за пазухой, твердя при этом:

– Потише, молодые господа, потише! Ну и чурбан этот парень, если упал в обморок, как девчонка!

– Вина, скорее! – крикнул Питер, вместе с Беном растирая Якоба с головы до ног.

Людвиг умоляюще протянул руку голландцу, а тот с чрезвычайно важным видом все еще шарил у себя под курткой…

– Скорей же! Он умрет! Нет ли еще у кого вина?

– Он уже умер! – послышался из толпы зрителей чей-то испуганный голос.

Голландец вздрогнул.

– Осторожней! – сказал он, нехотя вынимая маленькую