Собрание сочинений - Влас Михайлович Дорошевич

не по карману! Мы люди бедные, — впору иметь необходимое. А роскоши заводить не к чему!

— Будем благоразумны, — сказал ей муж, лаская Жанну левой рукой, — будем благоразумны, моя жизнь, моё счастье! Ведь должна же ты принести мне приданое? Не так ли? Ну, что за охота, чтобы вся деревня говорила про тебя, что ты бесприданница? Я не хочу, чтобы о моей жене говорили дурно!

— Да и, наконец, это безобразие! — протестовали младшие братья. — Вся семья обходится деревяшками, — с какой же стати она одна будет отпускать себе руки и ноги?! Если так, мы тоже женимся и тоже не позволим трогать наших жён! Хороша будет семья! Рукастая! Ногастая! Куда ни плюнь, везде торчит рука или нога! Тьфу!

— Даже неприятно смотреть! Висят лишние вещи! — поддакивал отец.

А мать, обнимая Жанну, уговаривала:

— Ты себе представить не можешь, Жанночка, какая это прелесть без руки, без ноги! Какое облегчение! Ложишься в постель — словно бесплотный дух! Ничего не чувствуешь! Один воздух! Ах, как хорошо!

Жанна плакала, и на семейном совете было решено:

— Пусть лето с рукой проведёт! Пусть пощеголяет! Женщина молоденькая! Пусть пофрантит! Кстати не рабочее время. Но осенью…

Сентябрь забрызгал мелким дождём, и однажды, когда все сели за обед и Жанна взялась за ложку, свекровь остановила её с нежностью:

— Для тебя, Жанночка, приготовлено особо! Получше!

И поставила на стол жареную баранью ногу.

— Теперь тебе надо кушать получше! Эти две недели!

У Жанны затряслись руки и ноги.

Никогда Жанне не снилось, чтобы в людях было столько нежности.

Вся семья ходила поутру на цыпочках:

— Тс! Жанна спит! Жанне нужно теперь набираться сил!

Обед Жанне вызывал горячие споры.

— Баранины ей! Баранины! — говорил старик Жако. — Что за беда! Прирезать ещё барана!

— Суп из бычачьих хвостов — очень-очень питательная вещь!

— Гусь хорошо помогает женщинам!

— Дайте ей гуся! Молока! Яиц! Масла!

Оставаясь одна, Жанна целовала свою правую руку.

Как нарочно, без работы, рука стала такой белой, нежной и красивой. Сквозь тонкую кожу просвечивали голубенькие жилки. Жанна припадала к ней со слезами и целовала, целовала, целовала свою руку.

Голова у неё шла кругом, и иногда у Жанны являлась безумная мысль:

«Взять нож и самой отрезать себе руку. Самой! И бросить её старикам!»

В одну из таких минут её застала старуха Жако. Лицо у Жанны было такое страшное, что старуха поняла её мысль. Затряслась и побледнела.

— Что ты думаешь сделать? Не смей, не смей и думать об этом! Ты нас разоришь!

Жанна разрыдалась.

— Маменька, да ведь как больно-то будет!

Но старуха с ласковой улыбкой обняла её:

— Глупенькая моя! А как же рожают-то?

За ужином старик Жако с любовью глядел на расписание поездов, которое, как святыня, в рамке висело на стене, и говорил, указывая на поезд, подчёркнутый красным карандашом:

— Вот наш поезд!

И однажды, после ужина, старик поднялся и сказал, взглянув на часы:

— Половина девятого. Жанна, идём!

Жанна кинулась на пол, она хватала всех Жако за уцелевшие ноги, за деревяшки, целовала ноги, целовала деревяшки:

— Ну, подождём хоть до пассажирского поезда! Ещё полчаса!

Старик Жако отрицательно покачал головой:

— У всех есть своё самолюбие, дитя моё! Нас всегда давил курьерский поезд, — зачем же ложиться под какой-то пассажирский, когда есть курьерский! Из вагонов первого класса, — ты только подумай! Да курьерский и лучше. Курьерский пролетает по руке стрелой, а пассажирский, — жди там, пока протащится! Курьерский — одна прелесть! Коротко и скоро. Ты не успеешь опомниться, — чик, и готово! Как ноготь обстричь. Идём, Жанна, идём!

— Ой-ой-ой! — вопила Жанна. — Хоть пьяною меня напойте!

Но старики расхохотались:

— Ах, молодость, молодость! Да ведь если от тебя будет пахнуть абсентом, это уж будет собственная неосторожность!

И старик Жако прибавил строго:

— И к тому же, что скажут люди? Молодая Жако так напивается, что попала под поезд! Мы живём среди людей и должны считаться с общественным мнением! Ну, идём! Довольно глупостей!

И вся семья повела Жанну, похолодевшую, трясущуюся, едва державшуюся на ногах.

— Так помни, дитя моё, — говорила мать, обнимая её за талью, — там есть такая гайка на внутренней стороне рельса, схватись за неё и держись крепче, чтоб не отнять руку в нужную минуту! Только держись за гайку, — остальное всё само собой!

— Вот наше место, — с гордостью сказал старик Жако, светя фонарём, — вот и гайка. Жанна, ложись, дитя моё.

Старуха слегка подтолкнула еле державшуюся на ногах Жанну; та упала.

— Вот так, вот так, дитя моё! Дай руку! Вот гайка! Схвати пальцами! Держись!

Старуха заботливо оправила и подоткнула платье Жанны, чтоб его не втянуло в колёса.

— Слышишь, как рельсы загудели. Теперь уж близко! Близко! Лежи с Богом!

Старуха поцеловала Жанну и отошла в сторону от полотна.

— Полминуты каких-нибудь! Держись, Жанна! — донеслось из темноты.

— За гайку держись!

Поднялся дьявольский шум. Из-за поворота, словно чёрт с огненными глазами, сверкая огромными фонарями, вылетел паровоз.

Грохот, треск, свист, вопль.

— Человека задавили! Человека задавили! — закричал Жозеф Жако, кидаясь в деревню за фельдшером.

Семья Жако бросилась к рельсам, светя фонарём, отыскивая, где Жанна.

Жанна лежала около рельсов, белая как мел, с вытаращенными глазами, с оскаленными стиснутыми зубами.

— Будьте вы прокляты!.. Прокляты!.. Прокляты!.. — со стоном крикнула она.

Старуха Жако нагнулась и воскликнула:

— Поздравляю вас! Как нельзя быть лучше! Немного ниже плеча!

А из деревни с фонарями бежали уж люди.

— У Жако опять несчастье!

— Жанна?

— Она!

— Руку или ногу?

Кровь хлестала из Жанны, и она стонала, впадая в забытьё:

— Будьте прокляты… прокляты… прокляты…

— Это она железную дорогу! — пояснил старик. — Конечно, будь они прокляты! Калечат людей, даже свистка не дают!

Жанна лежала в соседней комнате на отличной хирургической койке, давно уже заведённой в доме Жако. Около неё хлопотали доктор и фельдшер.

А семья Жако, собравшись в столовой, чокалась красным вином.

На Жозефа сыпались поздравления.

— Теперь ты можешь позволять себе всё! — говорил со слезами Жако-отец. — Я тебе разрешаю! Безумствуйте, дети мои! Наслаждайтесь жизнью! Теперь Жанна может быть в интересном положении!

Через два с половиной года над железнодорожной семьёй разразилось несчастье.

— Мы потеряли двадцать тысяч франков! — говорила мне Жанна, утирая слёзы левой рукой и с трудом стоя на деревяшке.

Она только что встала после «левой ноги» и ещё плохо управлялась с деревяшкой.

— Двадцать тысяч франков! Вы только подумайте!

Через полтора года «после руки» Жанна родила мальчика.

— Прелестный был такой бутуз. Верите ли, кровь с молоком.

И старик Жако решил:

— Надо проучить железнодорожную компанию на этот раз как следует!

Мимоходом он посоветовался