Тропою испытаний. Смерть меня подождет - Григорий Анисимович Федосеев

опять бросились врассыпную, но тут же остановились. Загря неистовствовал на привязи. Где-то за рекою, в каменных складках Ямбуя, заглохло последнее эхо выстрела.

— Может, дукту (рысь) ходит близко, — сказал Долбачи после короткой паузы.

Из темной глубины леса донесся унылый волчий, вой, и стало жутко. Вой разросся в целую гамму бессильного отчаяния и замер на высокой ноте.

Проводник с беспокойством взглянул на стадо, и ужас отразился в его глазах.

— Однако, один орон (олень) кончал! — крикнул он, и с Павлом, похватав ружья, они скрылись во мраке ночи.

Вой повторился. Долина захлебнулась отвратительным звуком, и все живое оцепенело не в силах превозмочь страх. Волки, кажется, справляли тризну.

Загря, как на иголках, не может успокоиться. Его тревожили какие-то звуки, недоступные моему слуху.

Разгорелся костер. Олени стали кормиться. До конца ночи я не отходил от животных.

Над Рекандой победно встают призрачные облачка тумана. Они колышутся и, послушные ветерку, уплывают одно за другим навстречу утру. Оно уже начинается во тьме за отрогами. Еще до того, как исчезнуть последней звезде, над перекатом хлестко ударил таймень, в лесу проверещала какая-то пичуга, над стоянкой просвистела пара гоголей. Рождался новый день…

События ночи не на шутку обеспокоили нас. С потерей оленя еще можно было смириться, но нас пугало другое: волки, так легко овладев добычей, теперь не отстанут от каравана. Сотни километров они способны скрытно идти его следом, терпеливо выжидать момента, чтобы еще поживиться. Заклятый враг оленьих стад, волк из всех хищников самый ловкий, хитрый и осторожный. Тут, в глуши лесов, он чувствует себя неплохо и в поединке с человеком не собирается отступать.

Теперь нас ожидали тревожные ночи.

По-осеннему долго томилось утро. По реке задула низовка. Быстро расправляемся с завтраком. Вьючим оленей и, пока утренний уровень воды в Реканде низкий, спешим перебрести на противоположный берег реки. Долбачи хочется скорее покинуть «худое» место, спрятать следы каравана в бурлящем потоке Реканды и этим обмануть волков.

Мы уже готовы были тронуться в путь, когда Павел, заливая огонь, случайно взглянул на реку и зашептал, задыхаясь:

— Смотрите, зверь!

Опаленный его шепотом, я сбросил с плеча карабин.

— Где?

На противоположной стороне сквозь редколесье по откосу ломился во всю прыть черный, в белесоватых чулках крупный сохатый. Из-под ног летела клочьями земля, трещал сушняк, точно тысяча чертей гналась за зверем. Не различая, что впереди, не замечая ни крутого спуска, ни чащи, ни колодника, сохатый опрометью выскочил на каменный берег. Огромный и в то же время поджарый, как скаковая лошадь, он гигантскими прыжками бросился в реку, вздыбил гору пенистых волн.

Плыл торопливо. Были видны лишь его длинная голова и рога, похожие на корни засохшего дерева. Течение уносило его вниз. И через минуту зверь пропал в кривуне за наносником…

— Долбачи, кто мог так напугать его?

— Медведь или человек. Волк днем на большого сохатого не нападет. Реканду перейдем — узнаем.

Прошла минута, другая… Никто не появился на следу.

Долго ждать не захотели. Спустились к реке.

Вырвавшись из гранитной щели к равнине, Реканда все еще не может успокоиться от бешеной крутизны, от порогов и скал, преграждающих путь. Ревет, бросается по сторонам, как разъяренный зверь, скачет по шиверам, живая, трепетная, ненасытная.

— Ты думаешь, перейдем? — неуверенно спрашивает проводник, кивая в сторону брода.

— Я утром ходил по реке, в других местах еще хуже.

— Тогда будем тут переходить, — и он, осмотрев вьюки на спинах оленей, вскочил на учага. Но не сразу тронул караван, еще поглядел на беснующийся перед ним поток, выбирая проход между крупных обломков.

— Мод!.. Мод!.. Мод!.. — кричит каюр на оленей.

Солнце высоко. Оно, сверкая, отражается в бурном перекате, в ряби воды, обнажает дно Реканды, усеянное разноцветными валунами. Поток под караваном кипит серебром, брызги бесследно тают в синеве воздуха. Вода бешеными валами налетает, готовая опрокинуть и поглотить караван.

Долбачи торопит животных. Мы угрожающе кричим на них с берега. Учаг под проводником не достает дна, неожиданно всплывает. Вода перехлестывает через вьюки остальных животных. Один олень, заспотыкавшись, наступает на поводной ремень, падает, начинает биться в воде. Идущих следом за ним оленей сбивает течение. Они мешаются, совсем запутываются. Караван задерживается на самой быстрине. Долбачи что-то отчаянно кричит нам.

Я бросаюсь в поток. Ноги на скользких камнях теряют устойчивость. Кажется, река, собрав всю силу, накидывается на меня. Она сбивает с направления, сносит ниже к гудящему перекату. Но мне после невероятного напряжения удается задержаться и встать на ноги у самого края слива. Павел подбирается к оленям, перерезает ножом поводные ремни, и животные выходят следом за Долбачи на берег. Только один не поднялся, его подхватила вода, бросила ниже, ко второму перекату.

Примерно через километр мы должны были стать табором, поэтому здесь не задержались. Выжали воду из одежды, просмотрели вьюки и тронулись. Погибшего оленя оставили в реке на корм тайменям, а вьюк с него положили на учага.

Только мы выбрались на береговую возвышенность, как увидели караван оленей, спускающийся навстречу. Вот, оказывается, кого испугался сохатый.

Впереди на большом олене ехал эвенк. Больше никого с ним не было.

— Илья омахтинский, с Учура, — сказал Долбачи, узнав каюра.

Подъехав ближе, тот легко соскочил с оленя, бросил повод, и мы поздоровались, пожав друг другу руки.

— Моя люди потерял, — прошептал он обветренными губами.

— Как потерял?

— Совсем.

Эта новость меня ошеломила.

— Кто был с тобою? — спросил я.

— Елизар, фамилию моя не знает.

— Елизар Быков? — подсказал Павел.

— Быков, Быков.

— Где же ты его потерял?

— Он на Ямбуй ходи, не вернулся.

— Сколько дней, как он пропал?

— Два, — виновато ответил каюр.

— Ты искал его?

Глаза Ильи вдруг раскрылись и бессмысленно застыли.

— Искал ты его? — повторил я в гневе. Илья не ответил, и я почувствовал, как кровь ударила мне в виски.

— Где твой табор, откуда ушел Елизар?

— Тут, за марью, — сказал он, кивнув головою в сторону Ямбуя.

— Пошли туда и там решим, что делать, — предложил я, обращаясь к своим спутникам.

— Туда ходи я не могу, — запротестовал Илья каким-то неестественным голосом и отвернулся.

— То есть как это «не могу»? — спросил строго Павел, и его лицо густо покраснело. — Может, Елизар заболел или заблудился, а ты бросил его и не хочешь искать?! Нет, пойдешь!

В глазах Ильи блеснула ярость. Губы задергались, приоткрылись, и он лизнул их кончиком языка.

— Бери олень, вьюк, бери все. Илья близко Ямбуй один шаг не ходи! — закричал он.

— Почему же ты не хочешь идти? — спросил я как можно спокойнее.

— Не ходи моя туда…

— Может