Эндимион. Восход Эндимиона - Дэн Симмонс

– А ты не чувствуешь никаких перемен, – договорила Энея. – Гм, боюсь, ты из числа тех редких индивидуумов, на которых магия не действует.

– Правда?

Должно быть, в моем голосе прозвучала тревога, а может, облегчение, или и то, и другое вместе, потому что Энея покачала головой.

– А, просто шучу! Требуется около двадцати четырех стандартных часов. Ты почувствуешь. Обещаю.

– А если мы будем… э-э… заняты, когда придет время? – Я выразительно сдвинул брови, дернулся и отплыл от столика.

– Угомонись, дружок, – вздохнула Энея, – пока я не пригвоздила твои брови на место.

– М-м. Обожаю, когда ты говоришь гадости.

– Поторопись. – Энея сунула пластиколбу в акустическую мойку, а салфетку – в рециркулятор.

Я был бы рад и дальше неспешно жевать рогалик, любуясь ошеломительным зрелищем сквозь стену.

– Поторопиться? Зачем? Разве мы куда-нибудь собирались?

– У нас встреча на корабле. На нашем корабле. Потом надо вернуться и проследить за погрузкой последних припасов на «Иггдрасиль», и завтра вечером – в путь.

– Почему на нашем корабле? Он же маленький, там все не поместятся, тесно будет.

– Увидишь. – Энея натянула легкие брючки – специально для невесомости, стянутые резинками на лодыжках, и белую рубашку с карманами на липучках. Надела легкие серые туфли. А я уже привык ходить по уютным коконам и стеблю босиком.

– Поторопись, – повторила Энея. – Корабль отчаливает через десять минут, а до причального кокона еще идти по лиане.

В корабле было тесно. И хотя внутреннее силовое поле поддерживало гравитацию на уровне одной шестой g, после невесомости я чувствовал себя ничуть не лучше, чем если б попал на Юпитер. Казалось странным, что все толпятся на одной плоскости, когда над головой пропадает столько свободного места. В корабельной библиотеке собрались, рассевшись на рояле, на скамьях, в мягких креслах, вдоль карнизов голографической ниши, Бродяги Навсон Хамним, Систинж Кордуэлл, блистающая оперением Сян Куинтана Ка’ан, двое серебристых вакуумщиков Палоу Корор и Драйвенж Никагат, Поль Юрэ и Ам Чипета, Хет Мастин с Кетом Ростином, полковник Кассад – высокий, не ниже любого Бродяги, Дорже Пхамо – какая-то архаичная и вместе с тем царственная в серебристо-сером платье, ниспадавшем пышными складками, – Лхомо, Рахиль, Тео, А.Беттик, далай-лама. А вот братьев по разуму на корабле не оказалось.

Мы вышли на балкон полюбоваться на Звездное Древо, которое осталось за кормой корабля возносившегося на столбе голубого пламени к центральной звезде.

– С возвращением, полковник Кассад, – сказал Корабль, когда мы все собрались в библиотеке.

Я удивленно поднял брови и посмотрел на Энею. Надо же, как это Корабль вспомнил своего давнего пассажира?

– Спасибо, Корабль. – Высокий смуглый полковник казался сегодня каким-то рассеянным.

Я смотрел на удаляющуюся Биосферу, пока не закружилась голова. Одно дело, когда ты отлетаешь от планеты и она становится все меньше и меньше, а потом совсем теряется вдали. И совсем другое дело – живая орбитальная конструкция. С высоты ста тысяч километров громадные листья слились в огромную бликующую поверхность, словно вогнутый океан, – и казалось, что ты угодил в исполинскую чашу, вырваться из которой уже не сможешь.

Удерживаемая силовыми полями атмосфера окружала поверхность Звездного Древа голубоватым электрическим сиянием, словно на тысячи километров ветвей и трепещущих листьев подали высокое напряжение. И повсюду – жизнь и движение: Бродяги-«ангелы» с километровыми крыльями парят среди ветвей, взмывают к солнцу, стремительно проносятся над десятками тысяч километров корневой системы; в атмосферном силовом коконе мельтешат мириады радужных паутинников, цепочки эльфов, попугаи, синие древесницы, обезьяны Старой Земли, громадные косяки тропических рыбок, серые цапли, стаи гусей и марсианских птиц, дельфины Старой Земли… Я не успел толком разглядеть, кто там еще, – Древо осталось далеко позади.

Зато издали стали очевидны масштабы крупных существ. С «высоты» в несколько тысяч километров я заметил мерцающие стаи голубых тарелочек – странствующие компании разумных акератели. После первого знакомства с обитателями облачной планеты я спросил у Энеи, много ли их тут. «Совсем немного, – ответила она. – Миллионов шестьсот». Теперь я видел, как они многотысячными роями легко плывут по течению воздушных струй от ствола к стволу, минуя сотни километров пустоты.

Вместе с ними плыли их верные слуги – небесные каракатицы, цеппелины, прозрачные медузы и громадные аэростаты с щупальцами вроде того, что заглотил меня тогда, но только крупнее. Длину того левиафана я на глаз оценил километров в десять, эти же достигали километров пятисот, если не больше. Все гиганты были заняты делом – сплетали из ветвей и стеблей затейливые биологические конструкции, обрезали отмершие ветки и листья, прилаживали на место созданные Бродягами постройки, перетаскивали грузы.

– И много у акератели цеппелинов? – спросил я у Энеи.

– Не знаю, давай спросим у Навсона.

– Понятия не имею, – сказал Бродяга. – Они плодятся по мере надобности. Сами акератели – отличный пример коллективного организма, разумного роя… По отдельности ни одно из дисковидных существ не наделено разумом, но в массе они гениальны. Небесные каракатицы и вообще существа с планет юпитерианского типа воспроизводятся по мере надобности свыше семисот стандартных лет. Я бы сказал, что в Биосфере их несколько сотен миллионов… пожалуй, даже миллиард.

Я уставился на крохотные фигурки, затерявшиеся на поверхности Биосферы. Подумать только, миллиард существ размером с плато Пиньон на моей родной планете!

С расстояния в полмиллиона километров стали заметны и зияющие между ветвями гигантские прогалины – некоторые были оставлены намеренно, другие еще предстояло затянуть живым материалом. Но даже в них царила деловая суматоха – между корней, веток, листьев и стволов шныряли по своим извечным траекториям кометы, испаряли драгоценную влагу тепловые лучи. Образующиеся облака проплывали среди висячих корней и омывали миллиарды квадратных километров листвы.

Куда заметнее комет были десятки астероидов и лун, аккуратно размещенных в тысячах и десятках тысяч километров от живой сферы, – компенсирующих орбитальный дрейф, обеспечивающих тяготение и правильный рост ветвей, отбрасывающих, где требуется, тень и служащих наблюдательными площадками и рабочими мастерскими бесчисленным садовникам, которые опекали орбитальный лес из века в век, десятилетие за десятилетием.

Тут, в половине световой минуты от сферы, обнаружилось даже более оживленное движение: боевые корабли Бродяг – по имперским понятиям, все до единого устаревшие, – с грушевидными утолщениями двигателей Хоукинга или с гигантскими ковшами из силовых полей, старомодные истребители, штабные корабли давно минувших дней, элегантные солнечные клиперы с огромными парусами из мономолекулярной пленки – и повсюду «ангелы», взмахивающие мерцающими крыльями, парящие в солнечном ветре.