Воспоминания. Время. Люди. Власть. В 2 книгах. Книга 1 - Никита Хрущев

Подводя итог своим записям о строительстве, я радуюсь и горжусь, что мы освоили строительство жилья в таких грандиозных масштабах. Все это благодаря сборному железобетону. Мы первыми в мире проявили инициативу в этой области. Однако скажу, пока мы спорили, осваивали и внедряли сборное железобетонное строительство, Запад успел взяться за ум и шагнул семимильными шагами в этой сфере. Теперь нам нужно самим шагать дальше, не забывая о достигнутом. Когда в Югославии был разрушен землетрясением город Скопле, а я вскоре после него, побывав в Югославии, увидел все разрушения, то мы в порядке братской помощи послали туда саперов. Они произвели разборку зданий, которые могли быть восстановлены, и расчистку города. Мы подарили Югославии завод сборного железобетона для жилищного строительства. Думаю, что он сыграл свою роль в восстановлении города. Такой же завод мы передали правительству Афганистана. Можно сказать, что сборный железобетон завоевал себе международное признание.

Часто и знакомые, и незнакомые, даже случайно встретившиеся со мной люди задают мне вопросы о моих взглядах на развитие сельского хозяйства[878]. О сегодняшнем дне мне трудно говорить, ибо прошло уже пять с половиною лет, как я питаюсь лишь газетными статьями и сообщениями радио. Могу поэтому рассказать о прошлом, а о настоящем высказать лишь некоторые суждения.

Несколько слов о сельском хозяйстве. Сельское хозяйство в нашей стране после революции всегда было делом трудным: из-за малости хозяйств, мелкотоварности трудно поддавалось управлению. Не было техники, только соха, правда, она встречалась уже редко, и плужок. Одноконный плужок был рассчитан на слабую крестьянскую лошадь. Плуг, позволяющий пахать глубоко, крестьянская лошадь не потянула бы. Как правило, крестьянин пахал землю плужком в упряжке одной лошадью, в одну лошадиную силу. Минеральных удобрений совсем не было, даже понятия о них не имели.

На моей родине главным образом производились пшеница на продажу и овес для соседнего конного завода. Там был прекрасный конный завод. Хозяйство велось на очень высоком уровне, хотя тракторов у помещиков в то время не было. Пахали глубоко, навоза вносили много. Видимо, у них был селекционный семенной материал, хороший, отборный, поэтому урожай получали по тому времени для крестьянина совершенно немыслимый: от тридцати до тридцати пяти центнеров пшеницы и по триста тридцать центнеров с лишним сахарной свеклы. Я мальчишкой слышал, как крестьяне вздыхали от зависти: они получают сорок – сорок пять пудов, а помещики убирают такие хлеба! В пять раз больше! Когда я работал Председателем Совета Министров, то посылал к бывшему приказчику помещика своего помощника, узнать какие же тогда собирали урожаи.

В детстве я какое-то время жил в деревне и полюбил крестьянский быт. Но в основном детские годы я провел на рудниках с отцом, который работал на угольных копях. Особенно в моей памяти сохранилась его работа на шахте Успенской, в четырех верстах южнее Юзовки. Сам я трудился в юности на машиностроительном заводе, потом на руднике, потом служил в Красной Армии. В этих районах Украины, в Донбассе, до самой революции рабочие были хорошо обеспечены продуктами питания. Если в Петербурге, Москве и других городах были очереди, то у нас таких очередей не было. Донбасс обеспечивался хлебом с Кубани, с Дона. Очереди у нас стали появляться после Октябрьской революции, когда начались саботаж и бегство торговых людей, когда началась Гражданская война. На Дону восстали казаки, Каледин. Кубанский хлеб стал нам недоступен. Таким образом, создались трудности не в результате отсутствия продуктов, а из-за дезорганизации, из-за Гражданской войны.

Надо сказать, что до революции потребление с внутреннего рынка было небольшим. Во-первых, рабочего класса и служащих было немного, основное население страны было крестьянским, которое питалось не с рынка, а из собственного хозяйства. Крестьянство России питалось очень примитивно, не все крестьяне обеспечивали себя даже хлебом, а о мясе и говорить нечего. Не было у них и денег. В Донбассе на базаре можно было купить дешево что угодно, но это не было изобилием всей страны. Изобилие сложилось в определенном рабочем районе, где платили соответствующие заработки, которые давали возможность потреблять мясо и постное масло. Основная часть населения была лишена этих возможностей. Порой продавалось последнее, с тем чтобы купить керосин. Некоторые деревни в то время пользовались еще не керосином, а лучиной. Это была примитивная жизнь бедняков. Сельское хозяйство не удовлетворяло запросов страны. Средства производства оставались те же самые: тот же плуг, та же соха и та же обессилевшая лошадь.

В начале 1922 года я из армии вернулся в Донбасс и по партийной мобилизации выезжал в село на проведение посевной кампании. Я ездил в Марьинские села. Раньше там жили богато, а в голод после 1921 года люди умирали, были даже случаи людоедства. Вся наша работа заключалась в том, что мы собирали крестьян и призывали их сеять хорошо и вовремя, а еще лучше провести сверхранний сев. То, что мы говорили, сами очень плохо понимали. Речь моя была довольно примитивной, как и речь других товарищей. Я никогда по-настоящему не занимался сельским хозяйством, и все мои познания основывались на том, что я видел в детстве у своего дедушки в Курской губернии. Сельское хозяйство в Донбассе очень многим отличается от средней полосы. Здесь оно было на высоком уровне, а крестьяне были более обеспечены. На Украине пахали, главным образом, парой коней, а другой раз, кто побогаче, даже запрягали в плуг пару волов. А самые богатые – две пары волов. Так же поступали и помещики в Курской губернии.

Я пошел учиться на рабфак в том же 22-м году, учился три года. Секретарем уездного комитета у нас был Завенягин. Когда я окончил рабфак, то секретарем окружкома (тогда уже перешли от уездов к округам) стал Моисеенко.

После окончания рабфака в 1925 году мне не дали возможности поступить в высшее учебное заведение. Хотел учиться, получить специальность. Я имел склонность к инженерным вопросам и мечтал поступить на факультет машиностроения. Как слесарь я любил свою профессию, любил машины, но мне сказали: «Нет! Надо идти на партийную работу, потому что это сейчас главное». Так я стал секретарем партийного комитета в Петрово-Марьинском уезде, смешанном по профилю производства. Это выражалось в том, что собственно Марьинский уезд был сельскохозяйственным, а угольные копи назывались Петровскими рудниками (бывшие Карповские), в честь Григория Ивановича Петровского, который, еще будучи депутатом IV Государственной думы, как-то приезжал туда. Я не могу сказать, выступал ли он, но к выступлению готовился. Меня пригласили на это собрание рабочих, которое созывалось нелегально. Потом его отменили. Подробностей я не знаю, поскольку не входил в число организаторов. Мне просто сказали, что полиция «пронюхала» о месте собрания, и Григорий Иванович сообщил, что, раз так, то оно не состоится. Я уже шел к месту сбора, а там специально выставленные люди предупреждали, что собрания не будет. Приехал туда Петровский потому, что был избран в Думу от Екатеринославской губернии, в состав которой входили рудники. Там по работе я и столкнулся с сельским хозяйством, когда, как говорится, нужда заставила.