Иудейские древности. Иудейская война - Иосиф Флавий

Между прочим, Гай был отличным оратором, одинаково хорошо владевшим греческим и латинским языками. При этом он сразу понимал все; пока другим приходилось соображать и сопоставлять, он сразу находил, что ответить, и тем далеко оставлял за собой любого оратора в любом деле. Он развил свои природные дарования трудом и достиг силы в этом отношении благодаря усидчивому труду.

Будучи внучатым племянником Тиберия, преемником которого ему пришлось сделаться, Гай должен был особенно заботливо отнестись к требованиям образования, потому что сам Тиберий придавал образованию большое значение.

Повинуясь своему родственнику и подчиняясь требованиям императора, Гай старался угодить ему в этом смысле. Таким образом, он занимал в этом отношении одно из первых мест среди своих сограждан; впрочем, плоды его образования не были в состоянии оградить его от гибели, надвигавшейся на него вследствие его произвола. Так тяжела добродетель самообладания для тех, которые могут не отдавать (никому) отчета в своих действиях и следовать личному своему желанию. Первоначально Гай окружил себя друзьями и по своему образованию и любви к славе стремился иметь дело с наиболее достойными людьми, пока с увеличением его произвола он понемногу не стал утрачивать свою популярность; когда же, наконец, ненависть к нему стала возрастать, ему пришлось погибнуть от рук заговорщиков, бывших первоначально его приближенными.

1. Когда Клавдий, как я выше рассказал, расстался с Гаем и услышал, что весь дворец огласился криками и стонами по поводу смерти Цезаря, он стал беспокоиться относительно своей личной безопасности и спрятался в узком проходе; впрочем, он знал, что ничто, кроме его высокого происхождения, ему не может теперь повредить. Дело в том, что он вел замкнутый образ жизни частного человека и вполне удовлетворялся этим, работая над расширением своего образования и особенно занимаясь греческой литературой. Таким образом, он вполне ушел от шумной внешней жизни. И вот, когда теперь народ находился в большом смятении, весь дворец был преисполнен обезумевшими солдатами, а отряд телохранителей обуяли те же смущенность и растерянность, что и частных лиц, так называемые преторианцы, представлявшие из себя отборный отряд войска, собрались на совещание о том, что следует предпринять.

Все эти воины менее всего думали о том, чтобы отомстить за смерть Гая, которого постигла лишь вполне заслуженная кара, а скорее заботились о своем личном благосостоянии, подобно тому, как германцы, столь кровожадно преследовавшие убийц, делали это скорее в своих личных интересах, чем для общего блага.

Все это, однако, приводило в смущение Клавдия, который стал беспокоиться за свою участь, особенно когда увидел, как пронесли головы Аспрена и его товарищей. И вот, под покровом ночи, он стал на возвышении, к которому вело несколько ступеней. Тут его увидал Грат, один из дворцовых солдат, и так как он не мог разглядеть в темноте лицо его, с другой же стороны, думал, что имеет, вероятно, дело с человеком злонамеренным, подошел к нему поближе и, когда Клавдий просил его удалиться, стал наступать на него. Схватив его, он, однако, признал Клавдия и, обратившись к товарищам, воскликнул: «Да это Германик, возьмем и провозгласим его императором». Когда же Клавдий увидел, что воины собрались насильно увести его, он испугался, как бы его не постигла участь Гая, и стал молить о пощаде, напоминая солдатам о том, что он никогда никого не притеснял и вообще находится в полном неведении о случившемся. Тогда Грат с улыбкой схватил его правую руку и сказал: «Перестань же повторять малодушные слова о своем спасении; будь храбр и подумай об императорской власти, которую боги, заботясь о вселенной, отняли у Гая и предоставили теперь тебе в награду за твою добродетель. Иди и воссядь на троне своих предков!» При этом он поддержал Клавдия, который от страха, а также от радости едва держался на ногах.

2. Между тем к Грату присоединилось еще много телохранителей, которые, видя, что Клавдия куда-то ведут, опечалились, так как предполагали, что его тащат также на казнь; а между тем они знали его как человека всегда очень смирного, который неоднократно при правлении Гая подвергался со стороны последнего значительным опасностям. Поэтому некоторые воины решили обратиться к консулам за заступничеством за него. Тем временем число прибывавших солдат все росло и росло; приближенные же Клавдия, которому по его физической слабости было очень тяжело идти, разбежались, равно как разбежались при известии о взятии Клавдия и его слуги, которые обыкновенно носили его носилки. Они все думали, что пришел конец их господину. И вот, когда воины и Клавдий пришли к площадке на Палатинском холме (тут, по преданию, были воздвигнуты первые постройки города Рима и тем положено его основание) и собирались решить участь народа, толпа солдат стала прибывать. Все они с радостью желали взглянуть на Клавдия и из расположения к Германику особенно охотно готовы были провозгласить его императором: Клавдий ведь был братом Германика, а последний, как известно, распространил свою славу на всех близких ему. При этом солдатам пришло на ум вспомнить о корыстолюбии лиц, заседавших теперь с властью в руках в сенате, и о том, какие беззакония эти люди позволяли себе в предшествующие царствования. Вместе с тем они подумали также о своем собственном безвыходном положении, в котором они очутились бы, если бы был выбран кто-нибудь другой в императоры, тогда как если эта власть перешла бы при их посредстве и благодаря их преданности именно к Клавдию, они могли рассчитывать на то, что он в память этой услуги воздаст им так, как того заслуживала их помощь.

3. Таким образом рассуждали воины между собой и сообщили свои взгляды на дело вновь прибывавшим. Узнавая, в чем дело, последние охотно присоединялись к решению, и затем воины окружили Клавдия плотной стеной и торжественно повели его в казарму, чтобы там никто не мог помешать их начинанию. Тем временем, однако, произошел разлад во взглядах народа и сенаторов. Последние добивались прежней власти, пользуясь представившимся случаем, хотели свергнуть с себя иго, которое наложили на них насилия тиранов. Народ между тем относился к этому недоброжелательно, так как понимал, что в лице императора имел сдерживающее начало против притязаний знати и мог опереться на личность императора и потому радовался уводу Клавдия, предполагая, что избрание его на престол положит предел междоусобной смуте. Пример тому был уже при Помпее. Когда сенат узнал, что Клавдий в сопровождении солдат прибыл в казарму, то послал к нему нескольких выдающихся членов своих с советом не настаивать на получении престола, но уступить сенату, против численного превосходства которого он стоит одиноким, и предоставить законной власти заботиться об общем благе; пусть он при этом вспомнит, насколько прежние правители повредили государству и насколько он сам вместе с ними, сенаторами, подвергался разным опасностям со стороны Гая. Итак, если он был возмущен тягостью тиранических насилий других, то пусть сам добровольно не осмеливается предпринять что-либо против блага своей родины. Если он послушается их и удовлетворится по-прежнему прочным почетом спокойной жизни частного человека, он удостоится этого почета со стороны своих свободных сограждан и сможет снискать себе славу доблестного мужа, который в пределах законности готов находить благо не только во власти, но и в добровольном своем отречении. Если же он не разделяет их взгляда и не примет в соображение примера Гая, они сумеют с ним справиться: на их стороне большая часть войска, у них большие запасы оружия и они располагают множеством рабов, которые сумеют воспользоваться этим оружием. Главная при этом надежда их сводится к тому, что судьба и боги оказывают поддержку лишь тем, кто доблестно идет в бой за правду, а такими, в свою очередь, являются все те, кто готов сразиться за независимость своего отечества.