Столпы земли - Кен Фоллетт

Епископ Уолеран был из тех духовных лиц, которые всегда стоят на стороне правителей. Власть в его понимании для того и давалась, чтобы ею пользоваться. Поражения, которые он терпел на протяжении трех десятилетии, никак не поколебали его уверенности в том, что он был и остается проводником Божьей воли на земле, как не убавили его решимости и дальше исполнять свою святую обязанность. Уильям чувствовал, что епископ, даже участвуя в освящении собора в Кингсбридже, не оставляет мысли о том, как бы отравить Филипу торжественный момент.

От долгого стояния у Уильяма разболелись ноги, и он решил немного пройтись. В Ширинге, когда он бывал в церкви, Уолтер носил за ним стул, чтобы можно было присесть и дать отдых ноющим ногам, а то и вздремнуть. Здесь же люди шумно разговаривали друг с другом, живо обсуждали свои дела, заводили знакомства. Уильям неспешно прохаживался среди собравшихся, заискивающе улыбаясь сильным мира сего, вызывая робость у тех, кто был слабее его, и внимательно прислушивался к разговорам. Былого страха в сердцах людей его появление больше не вызывало, но как шерифа его еще побаивались и к мнению его относились с почтением.

Богослужение, казалось, длилось бесконечно долго. Во время большого перерыва монахи обошли церковь снаружи, окропив ее стены святой водой. Ближе к окончанию службы Филип объявил о назначении суприора: им стал брат Джонатан, монастырский сирота. Ему было уже около тридцати пяти, и он своим необычайно высоким ростом все больше напоминал Филипу Тома Строителя: того тоже отличал гигантский рост.

Когда церемония освящения подошла к концу, знатные гости задержались в южном нефе, и все остальные дружно ждали во дворе их появления. Уильям, прихрамывая, присоединился к толпе. Были времена, когда он держался на равных с епископами, а теперь вынужден был отвешивать поклоны рыцарям и искать знакомства с мелкими землевладельцами. Епископ Уолеран неожиданно отвел его в сторону и спросил:

— Кто этот новый суприор?

— Монастырский сирота, — ответил Уильям. — Всегда ходил в любимчиках у Филипа.

— Слишком молод для такого поста.

— Филип был еще моложе, когда стал приором.

Уолеран выглядел задумчивым.

— Монастырский сирота, — проговорил он. — Напомни-ка мне поподробнее.

— Когда Филип приехал в наши края, он привез с собой совсем еще крохотного ребенка.

Лицо Уолерана прояснилось, он вспомнил:

— Боже милостивый, ну конечно же! Я совсем забыл о ребенке Филипа. Как же так, у меня это напрочь вылетело из головы.

— Больше тридцати лет все-таки прошло. И потом, какое это может иметь значение?

Епископ окинул Уильяма своим презрительным взглядом, который всегда был так ненавистен шерифу и который, казалось, говорил сейчас: «Бык ты безмозглый, неужели даже такие простые вещи до тебя не доходят?» Уильям почувствовал ноющую боль в ноге и переступил, чтобы хоть немного унять ее.

— А откуда же взялся этот ребенок? — спросил Уолеран.

Уильям, с трудом проглотив обиду, ответил:

— Если мне не изменяет память, его нашли брошенным неподалеку от старого лесного монастыря, где раньше жил Филип.

— Так, так, уже лучше. — В голосе Уолерана звучал азарт охотника.

Уильям все еще не понимал хода его мыслей.

— Ну и?.. — угрюмо спросил он.

— А тебе не кажется, что Филип воспитывал ребенка так, как если бы он был его собственным?

— Похоже.

— А теперь он сделал его су приором.

— До того Джонатана избрали монахи на собрании капитула. Мне кажется, они его очень уважают.

— Если человек становится суприором в тридцать пять, со временем ему открывается прямая дорога в приоры.

Уильям не стал повторять своего любимого: «Ну и?..» — а просто ждал, как несмышленый ученик, что Уолеран все объяснит сам.

— У меня нет сомнении, что Джонатан — кровный сын Филипа, — наконец произнес епископ.

Уильям расхохотался. Он ожидал от Уолерана какой-нибудь глубокой мысли, а тот выдал такую чепуху. Всегда мертвенно-бледное лицо епископа слегка покраснело от такой наглости, чему Уильям очень обрадовался.

— Никто из тех, кто знает Филипа, не поверит в это, — сказал шериф. — Он и родился-то сухим поленом. Надо же, придумать такое! — И снова рассмеялся. Епископ слишком уверовал в то, что он самый умный, решил Уильям, но на этот раз чувство здравое изменило ему.

Взгляд Уолерана был холоден как лед.

— Говорю тебе, что у Филипа была любовница, когда он управлял лесным монастырем. Потом он стал приором в Кингсбридже и вынужден был оставить женщину. Она не захотела растить ребенка без отца к просто подбросила его Филипу. А тот, будучи очень чувствительной натурой, счел себя обязанным позаботиться о ребенке и выдал его за найденыша.

Уильям замотал головой.

— Невероятно, — бормотал он. — Будь это кто-нибудь другой — поверил бы, но Филип — никогда!

— Если ребенок брошенный, — настойчиво продолжал Уолеран, — как приор докажет, где он нашел его?

— Не докажет, — согласился Уильям. Он посмотрел в сторону южного поперечного нефа, где стояли Филип и Джонатан. Они беседовали с епископом Херфордским. — Но ведь они даже не похожи.

— Ты тоже не похож на свою мать, — сказал Уолеран. — И слава Богу.

— Ну а какой же прок от всего этого? — сказал Уильям. — Что ты собираешься предпринять?

— Я обвиню его перед церковным судом, — ответил епископ.

Это было совсем другое дело. Никто из знавших Филипа не поверил бы обвинениям Уолерана, но судья, впервые попавший в Кингсбридж, мог счесть их вполне правдоподобными. Уильям с неохотой признал, что затея Уолерана была в конце концов не такой уж глупой. Как всегда, тот оказался хитрее и проницательнее его самого. Вид у него сейчас был вызывающе самодовольный, но Уильяма настолько увлекла мысль о возможном скором крахе Филипа, что он словно не замечал этого.

— Боже праведный, — нетерпеливо сказал он, — ты и вправду думаешь, что из этого что-то может получиться?

— Все зависит от того, кто будет судьей. Но тут, я полагаю, мне кое-что удастся предпринять. Интересно…

Уильям посмотрел на Филипа, который стоял в нефе вместе со своим долговязым протеже и торжествующе улыбался. Через широкие окна на них струился расцвеченный всеми красками свет, и они были оба похожи на видения из сказочных снов.

— Прелюбодеяние и кумовство, — ликуя от радости, произнес Уильям. — О Боже.

— Если нам удастся приклеить это Филипу, — с наслаждением сказал Уолеран, — нашему проклятому приору придет конец.

Ни один здравомыслящий судья, возможно, не признал бы Филипа виновным.

Правда состояла в том, что приору самому никогда не приходилось бороться с искушением прелюбодеянием. Слушая исповеди, он знал, что некоторые монахи отчаянно сопротивлялись зову плоти, но он был не такой. Было время, в восемнадцать лет, когда он мучился от греховных снов, но продолжалось это недолго. На протяжении почти всей жизни воздержание казалось ему нормальным состоянием. Он ни разу не вступал в связь с женщиной, а теперь, наверное, был уже и староват для этого.