Белое дело в России: 1917-1919 гг. - Василий Цветков

Важность правового аспекта в признании единого центра Белого движения подчеркивалась в письмах другого члена РПС П. Б. Струве из Парижа в Екатеринодар на имя М. М. Федорова и П. И. Новгородцева (10 мая 1919 г.): «Значение и шансы Колчака очень возросли здесь за последнее время, и вопрос об его признании стал на реальную почву… Признание правительства Колчака Всероссийской властью имеет огромное практическое значение, ибо только тогда Россия приобретет подобающее ей значение в международной сфере… С признанием Колчака… советская власть отвергается и становится силой, бунтующей против законной Всероссийской власти. Это приобретение весьма существенное, имеющее большое практическое значение. Ждать соединения обеих армий – значит терять время. Против признания Колчака возражают левые социалистические партии (имелись в виду демарши А. Керенского против Колчака в Париже, о чем подробнее – в разделе об истории РПС. – В.Ц.). Отсрочивая признание, мы действуем в руку этих партий». Та же идея была озвучена в заявлении группы кадетской партии (27 мая): «Признание в данных условиях есть фикция; нужна бумага о признании; требуется символ возрождения России, создание субъекта международного права».

Что же препятствовало формальному объединению двух главных центров Белого движения (помимо отсутствия прямого фронтового соприкосновения)? Как ни парадоксально – при всех призывах к объединению, ко взаимным уступкам – члены Особого Совещания не видели причин для скорейшего (как им представлялось) объединения или подчинения Российскому правительству. По воспоминаниям Астрова, больше всего Екатеринодар раздражало стремление РПС в Париже представлять себя неким «всероссийским правительством». Признание Сазонова в качестве единственного представителя России на мирной конференции не предполагало еще признания полномочий РПС (утвержденных Колчаком). Некая политическая «ревность» белого Юга к «русскому Парижу» не позволяла сделать главного шага на пути к объединению. Раздражали намерения Г. Е. Львова, Н.И. Чайковского, П.Б. Струве «указывать» направление политического курса Екатеринодара, диктовать свою политическую позицию «из парижского далека» (см. приложения № № 12, 15, 34).

Позиция Особого Совещания разделялась и Национальным Центром. В записке ВНЦ, отправленной в Омск с генералом Гришиным-Алмазовым, и в ее копии, отправленной с Н.К. Волковым и А. А. Червен-Водали, говорилось, что «Национальный Центр ни в какой степени не предрешает вопроса о времени, способах и формах слияния двух властей – генерала Деникина и адмирала Колчака, полагая, что вопрос этот будет разрешен «в десять минут», по словам генерала Деникина, и будет разрешен так, как этого потребуют интересы общей цели, к которой в равной мере стремятся оба вождя. Национальный Центр не сомневается, что так же быстро и просто будет разрешен вопрос о слиянии или изменениях правительств Востока и Юго-Востока».

25 мая на Общем Собрании ВНЦ и 29 мая на заседании Правления ВНЦ были приняты принципиальные решения, гласившие: «Создание власти в России есть дело самих русских; эта задача должна решаться по соглашению вождей тех армий, которые борются с советской властью за будущее Единой России». Несколько иную «форму» резолюции предложил Новгородцев, выделив политико-правовой аспект объединения в качестве основного: «Главнокомандующий не возражает против признания адмирала Колчака Верховным Правителем России, видя в этом акте залог восстановления Единой России, и горячо приветствует этот акт. Те письма, которыми обменялись Главнокомандующие армиями, установили тождество взглядов на основные начала будущего государственного строительства России. Объединение должно произойти по соглашению вождей на указанных выше началах. Все обязательства по отношению к отдельным государственным образованиям остаются в силе. Международные обязательства, умаляющие значение Единой России, неприемлемы».

Между тем на заседании Правления ВНЦ высказывались позиции, довольно скептически оценивающие правомерность и своевременность признания верховенства Колчака. За признание Колчака твердо высказался М. М. Федоров. Астров считал, что «Деникин никогда не претендовал на роль Верховного Правителя (ограничиваясь признанием своих прав в рамках полномочий Главкома. – В.Ц.) … Для победы над большевизмом нужно не только оружие, но и хлеб… У Колчака есть хлеб и деньги (золотой запас. – В.Ц.). Д. Армия не могла бы закрепить за собой Москвы, не будучи в состоянии снабдить население всем нужным». Однако «мы не знаем точно, что представляет собой положение в Сибири». И «для признания нужен соответствующий момент». Не менее основательные доводы приводил член ЦК кадетской партии, глава Союза городов П.П. Юренев: «Для признания, действительно, нужен соответствующий момент… У нас нет достаточных сведений, чтобы сказать, что именно адмирал Колчак должен быть признан для блага России, а не Главнокомандующий Вооруженными Силами юга России. Вопрос нужно решить принципиально: для России нужна единая власть, единое национальное правительство, но кто должен быть Всероссийским Правителем – это дело соглашения вождей Армии». Притом нужно учитывать, что «военное счастье изменчиво и признание может оказаться преждевременным». Управляющий финансами Бернацкий, соглашаясь с экономической целесообразностью установления единства Юга и Сибири, в то же время колебался при обсуждении вопроса о времени объявления данного акта. Согласно итоговому решению, вопрос о месте и времени признания верховенства Колчака ВНЦ передал на рассмотрение Главкому ВСЮР.

Более содержательную позицию по отношению к признанию верховенства Колчака заняло Особое Совещание. На заседаниях 28–29 мая были оглашены телеграммы Сазонова из Лондона, в которых излагались «условия признания» Колчака. В числе этих «условий», вызвавших особое неприятие у членов Совещания, содержались «идеи» созыва Учредительного Собрания образца 1917 г., а также требования «признания независимости» Польши, Финляндии, «урегулирования границ» с Прибалтийскими и Закавказскими государствами. Парижское РПС, согласившееся с этими «условиями», по свидетельству Астрова, вызвало к себе «совершенно отрицательное отношение большинства членов Особого Совещания»; выступления Вырубова и Аджемова не изменили этого отношения. «Кто-то спешит для достижения своих собственных планов! – высказывались участники этого собрания, – гробокопатели требуют ответственности перед Учредительным Собранием! У Колчака вырвали решение. На Колчака оказано давление. До сих пор он избегал Учредительного Собрания (наиболее опасный для южнорусских политиков «поворот» политического курса. – В.Ц.). Теперь он соскользнул под давлением Политического Совещания Парижа, которое позорит русское дело. Он совершил ошибку. Тем менее нам нужно поддерживать его в этой ошибке. Ни о каком признании в настоящих условиях речи быть не может». Итог заседаний Особого Совещания представлялся неутешительным: «настроение большинства было совершенно определенно. Оно было против признания Колчака».

Позицию противников «признания» хорошо выразил глава управления внутренних дел Н. Н. Чебышев. В предложенной им резолюции (29 мая) отмечалось, что «при полной оторванности Вооруженных Сил Юга России и Сибири такое признание не может иметь реального значения, в смысле военного и гражданского объединения». Поэтому: «Особое Совещание, стремясь к скорейшему образованию единой русской власти и с особой надеждой взирая на боевые успехи армии адмирала Колчака, постановило признать, что разрешение этого вопроса должно быть отложено впредь до установления непосредственных сношений и связи с адмиралом Колчаком». «При отсутствии нормальных сношений с Правителем, при необходимости постоянно решать выдвигаемые обстановкой вопросы, Главнокомандующий будет настолько связан провозглашением себя подчиненным Правителю, что не будет в состоянии осуществлять требуемых мероприятий», – отмечал глава управления юстиции В. Н. Челищев.