Хаски и его учитель белый кот. Том III - Жоубао Бучи Жоу

Ши Мэй сразу же уловил эту перемену и ухватился за нее, как утопающий за соломинку:

— Учитель же никогда до конца не мог поверить, что Мо Жань окончательно умер? Правда думаешь… — у Ши Мэя на миг перехватило дыхание, — что Тасянь-Цзюнь всего лишь пустая оболочка? — сделав паузу, он продолжил. — Лучше бы Учителю хорошенько поразмыслить об этом. Как может труп настолько четко мыслить и так упорно идти к своей цели… И кто же, по твоему, так сможет? Кому такое под силу? Даже в Вэйци Чжэньлун нет такого уровня.

— …

— Учитель ведь знает? — глядя в глаза Чу Ваньнина, Ши Мэй медленно исторг из себя так глубоко похороненную тайну. — В теле Тасянь-Цзюня еще остался осколок изначальной[300.2] разумной души.

— !

До этих его слов глаза Чу Ваньнина были пусты, как у ходячего трупа, но теперь Ши Мэй ясно видел, как в них поднялись волны. Хотя он смог облегченно выдохнуть, но расслабляться все же не спешил.

— Учителю ведь известно, что у меня очень слабое духовное ядро, и я не могу использовать слишком сильные заклинания. Поэтому же сам я не могу контролировать технику Вэйци Чжэньлун, но у школы целителей есть свои методы.

Когда Ши Мэй произнес эти слова, перед его глазами вдруг промелькнуло воспоминание о мертвом теле Тасянь-Цзюня, который покончил с собой, приняв яд. Под сенью Пагоды Тунтянь он мирно упокоился в могиле…

В то время он понятия не имел, где допустил ошибку, и от потрясения на миг все мысли покинули его разум. Его острый клинок, драгоценное оружие, что выиграло для него сотни битв, как оно могло погибнуть?

Цветок Вечного Сожаления Восьми Страданий Бытия давно должен был поглотить совесть Мо Жаня! Что еще могло так измучить его сердце, что он решил покончить с собой?

— В прошлой жизни, когда великие духовные школы осадили Пик Сышэн, увидев труп Мо Жаня, эти самые гуманные люди решили, что тело его надо разорвать на пять частей[300.3], — продолжил Ши Мэй. — Но я был в той толпе и, используя свое положение наставника школы целителей, смог отговорить их. В конце концов мне удалось сохранить тело.

Проговаривая каждое слово, он внимательно следил за изменениями выражения лица Чу Ваньнина.

— Я не мог потерять его силу, поэтому придумал способ, как сделать из него ходячего мертвеца. Хотя в таком состоянии его способности были хуже, чем при жизни, однако я все же мог его временно использовать… но возможно потому, что перед смертью все его мысли были заняты кем-то, в глубине его сердца осталась ниточка одержимости этим человеком, которая была так крепка, что сколько бы я ни пытался опустошить его душу, мне так и не удалось очистить ее, — Ши Мэй медленно сделал первый шаг по направлению к Чу Ваньнину. — Какие бы методы я ни использовал, чтобы вырвать ее из души, она никак не желала рассеиваться. Та нить… — он четко проговаривал каждое слово, — что все это время поддерживала его рассеянное сознание и направляла его душу к Пагоде Тунтянь… одержимость твоей душой.

Шаги стихли. Ши Мэй остановился посреди зала.

Теперь он мог ясно рассмотреть своего противника: его пепельно-белое лицо, сжатые губы и вздувшиеся вены на тыльной стороне ладоней.

Своими глазами увидев боль и сомнения Чу Ваньнина, он наконец смог с облегчением выдохнуть и вернуть себе утерянные ранее спокойствие и ясность ума:

— Эта соединяющая ваши души нить не была вырвана и не перешла возрожденной душе, она все это время находилась в мертвом теле Тасянь-Цзюня. Именно поэтому после воскрешения он был так сильно одержим тобой. Что же касается образцового наставника Мо… ты ведь должен был почувствовать, что сразу после своего перерождения он не так уж сильно был увлечен тобой. Его чувства к тебе зародились вновь значительно позже.

Сдувая пыль времени с давно забытой правды, Ши Мэй внимательно следил за тем, как меняется выражение лица Чу Ваньнина.

— С прежней жизни и по сей день тело Тасянь-Цзюня хранит в себе эту упорную любовь к тебе.

Он заметил, что пальцы Чу Ваньнина едва заметно дрожат, поэтому, облизнув губы, сделал еще один шаг вперед. Он приближался к нему, как ползущая к жертве змея, и голос его завораживал и сеял смуту в душе другого человека.

— Учитель, послушай, сейчас мне нужно всего лишь тридцать жизней. Тридцать человек можно обменять на жизнь Мо Жаня. Разве не этого ты хочешь?

Ветер жутко завыл снаружи. Казалось, вырвавшиеся из Преисподней демоны пустились в бешеный пляс.

Ши Мэй ждал ответа Чу Ваньнина, искренне считая, что это и правда очень хорошая сделка.

Стоявший перед ним мужчина казался холодным как лед и полностью отрешенным от мирской суеты, но на самом деле обе его жизни сгубило то чувство, что заключалось в двух словах — «глубокая любовь[300.4]».

Поэтому он был уверен, что Чу Ваньнин согласится.

Спустя какое-то время Чу Ваньнин опустил взгляд, так что по его лицу больше нельзя было понять, что он сейчас чувствует.

— Ты говоришь, что в его теле все еще есть нить души.

— Да.

— Отдать тебе тридцать человеческих жизней и позволить ему достроить для вас эту дорогу домой, и после ты отпустишь его?

— Именно так.

Чу Ваньнин какое-то время молчал, а когда открыл рот, с его губ сорвалось лишь:

— Выходит, после того, как я вновь встретился с ним, многие слова из тех, что он говорил мне, были искренними и шли от его сердца.

Зная слабость человека, его очень легко уговорить, даже если это сам уважаемый Бессмертный Бэйдоу.

Ши Мэй был почти уверен, что теперь победа у него в кармане, и начал все больше расслабляться:

— Да, все было искренне. Пусть он и не является исходным Мо Жанем с цельной душой, но, по крайней мере, у него все еще есть нить разумной души и собственное сознание. Учитель, всего один раз послушай меня, — мягко уговаривал он, — не нужно давать волю рукам. Так и тебе, и мне, и ему, всем троим, будет лучше.

По-прежнему не поднимая глаз, Чу Ваньнин вздохнул:

— Ши Минцзин.

— Да?

— Ты еще помнишь то время, когда ты стал моим учеником? Какое самое заветное желание ты написал на церемонии поклонения наставнику?

Этот