Двужильная Россия - Даниил Владимирович Фибих

тропкам местные жители, негромкие оклики невидимых в темноте часовых: «Кто идет?» – а поодаль, за черными деревьями, мерцающий экран. Как многообразен фронт!

Назад я возвращался один. Мне дали легкие санки, на которых с удовольствием проехался. Лошадью правил ординарец начдива Василюк, разбитной и, похоже, плутоватый парень из-под Житомира.

Всю дорогу он развлекал меня рассказами о своем колхозе, где коров «было немного» – всего 500, овец «тоже немного» – 700, кур «совсем мало» – 2000. Вообще, цифры приводились астрономические. Рассказывал, какой хороший у них был клуб, и как они организовали духовой оркестр своими силами и на свои деньги, и как бородатые дядьки приходили поиграть в домино, почитать свежую литературу.

– Расстрелял Гитлер нашу Украину…

И затем, с уверенностью:

– Ну, шесть, семь лет – и оживет Украина.

14 марта

Сильный мороз, жгучий ветер. Оконные рамы, одинарные, заросли седым инеем, клубами валит холод. Вот тебе и весна!

Служебная неприятность. Ко дню 8 Марта я написал очерк о героинях связистках и напутал: экспедитора Сушкову (маленькая и миленькая девушка) изобразил как радиотелеграфиста. Прямой моей вины нет – мне отрекомендовали ее именно как радиотелеграфиста, в действительности же оказалось другое. Начальник связи и комиссар части послали заявление в политотдел Лисицыну и опровержение в редакцию.

Пришлось мне писать рапорт редактору с объяснением произошедшего. Сейчас очень щепетильно относятся к точности информации, помещаемой в армейских газетах, – был соответствующий приказ свыше.

Письмо от Верцмана. Работает в политуправлении какой-то армии, очевидно, переводчиком, одновременно в немецкой газете. Пишет, что изнемогает от работы. Приходится даже самому набирать газету. Живет под беспрерывной бомбежкой. Лещинеровскую нашу эпоху называет «золотым веком», нынешнюю свою жизнь – «железным веком». Подчеркивает, что зачислил меня в число своих друзей. Милый, смешной Верцман! Приятно было получить весть от него.

Наша армия вдалась длинным узким клином в расположение противника. Временами и справа, и слева слышна далекая канонада. Еле слышные перекаты, огненные искры, повисающие в ночном небе, – работает «катюша».

Скорей бы выбраться из этих гиблых весною мест! Скорей бы пала Старая Русса. Кажется, на днях двинемся дальше.

18 марта

Получил за свою оплошность выговор в приказе по редакции. Первый случай в моей газетной практике. Армия!

Письмо от Берты. Страстная любовь, тоска по мне, желание во что бы то ни стало приехать сюда, жить и работать со мной. Даже нарочно стала учиться печатать на машинке.

Вчера, будучи вызван в Князево, говорил с Ведерником относительно приезда Берты. Предложение мое было принято очень охотно – редакции нужна вторая машинистка. Тут же вручили мне соответствующее удостоверение для Берты.

Однако пока не послал. Очень колеблюсь, стоит ли ей выезжать. Трудности и тяготы фронтовой жизни, бомбежки, новый и ненужный источник моего беспокойства, наконец, отношение коллектива.

Меня и так, неизвестно почему, недолюбливают, а тут и вовсе волком смотреть будут. Все-таки отношение к женщине на фронте специфическое. Говорил по этому поводу с Гроссманом. Мы с ним подружились. Опытный человек – несколько лет службы в армии, Прибалтика, Финский фронт. Категорически возражает против такого шага. Меня и самого что-то сосет – не делать этого. А предчувствиям я верю. Пожалуй, воздержусь. Пусть скучает и томится, бедняжка, зато спокойнее и для нее, и для меня.

Продолжаем топтаться на месте. Наша армия врезалась узким клином между старорусской и демянской группировками противника и пытается двигаться не на запад, а на юг. Пожалуй, потом свернем и на восток. Ситуация со стратегической точки зрения оригинальная. Теоретически не исключена возможность, что мы можем очутиться в «мешке».

Весной, если армия не выберется из здешних болотистых мест, могут быть большие неприятности для нас. Хорошо, что пока морозы, днем лишь чуть-чуть оттаивает.

Ударная армия – армия, предназначенная для наступления, – и такая бедная техника! Добиваемся кое-каких успехов лишь кровью, мясом. Незачем сейчас приезжать Берте.

Познакомили нас с секретным приказом, подписанным Колесниковым и Лисицыным. Говорится о пораженческих настроениях, имеющих место в армии, о мордобое и самосудах, о пьянстве. Тех командиров, которые самочинно расстреливали и рукоприкладствовали, отдают под суд. Интересно, передадут ли суду того начальника штаба, который дал мне наган?

20 марта

Вчера получил сразу четыре письма: два от Берты, одно – от папы, одно – от Ади. Радостная новость. Адя на свободе, в Архангельске, работает по-прежнему военным врачом. Полностью реабилитирован. Настрадался, бедняга! Я предвидел, что так и будет.

Берта усиленно работает на машинке. Живет мечтой быть со мной на фронте. Жалко ее разочаровывать, а ничего не поделаешь. Окончательно решил не вызывать. Чувствуется, что для нее мои письма, одно мое ласковое слово – все.

Видимо, все-таки Ведерника снимут.

Вчера вечером к нам явились люди из политуправления фронта; полковой комиссар, батальонный и старший политрук. Вызвали всех сотрудников из Князева. Исповедовали каждого. Тут же был и Ведерник. Интересовались работой газеты, мерами, какие принимаются к ее улучшению, нашим мнением о газете и пр. Я высказался откровенно. Это уже вторая комиссия.

Гроссмана срочно вызвала редакция. Едет в Валдай. Мне грустно с ним расставаться. Единственно яркий человек среди окружающей серятины и посредственности. Умный, злой на язык, культурный, нервный, остроумный. Высокий, красивый, с черными усиками, слегка грассирующий, он ничем не напоминает еврея.

С утра массированный налет немецкой авиации, над лесом дымки разрывов, мгла. Нервно бьют зенитки. Не то двенадцать, не то двадцать самолетов. Это немцы мстят нашим зенитчикам, сбившим за последние два дня восемь Ю-52 и «мессершмитов».

На всех фронтах затухание. Стабилизация. «Ничего существенного не произошло». Что-то даст нам весна? В отношении нашего участка не предвижу ничего хорошего.

Максимов получил сообщение, что у него умерла жена. Они недавно поженились, и он, видимо, по-настоящему ее любил и уважал. Она жила в Ленинграде, недавно как-то сумела выбраться, но уже поздно – силы у нее были подорваны голодовкой. Жаль Максимова…

Жива ли тетя Валя? От нее давно нет никаких известий.

Да, осрамилась 1-я Ударная. Не только не выручили ленинградцев, но и сами засели где-то в болотах.

Наши зенитчики и летчики часто сбивают Ю-52, поддерживающие связь с осажденной 16-й армией. Один такой «юнкерс» я видел. В лесу. Лежит на полянке, прямо на брюхе, трехмоторная гофрированная громадина. Внутри могут поместиться человек двадцать – двадцать пять.

Уцелевших летчиков и пассажиров держат в наших Малых Бобрах, допрашивают. Большинство сначала не желают отвечать, держатся вызывающе. На второй или третий день у них развязываются языки. Начинают говорить откровенно и обо всем. Такой откровенности