База 211 - Алла Дымовская

Краем глаза Сэм увидел, как приоткрылась дверь одного из дальних ангаров, и загорелся про себя. Вот кто ему нужен! Ох, и возьмет он сейчас кое-кого за мягкое место! Сказать «взять Волка за глотку» не получилось даже мысленно, несуразное вышло бы выражение.

Точно, Волк копался возле вверенной его попечению дизельной электрической станции. Его и не могло быть в пещерах – после случая с Лис запрещено ему было отлучаться с поста, если ни одного из охранников не имелось на месте, Ховен на этот счет даже письменный приказец вывесил. Продовольствие что, один расхититель-диверсант много не унесет, а вот если рванут цистерны с горючим – жди беды. И Волк остался караулить. Разложил прямо на снегу какие-то грязнючие тряпки, в солидоле и мазутной смазке, тер ими несусветно корявую железяку, кажется, запасной противовес от топливного котла, как показалось Сэму на первый, быстрый, взгляд. От созерцания этого житейского времяпрепровождения злость его вдруг многократно возросла, и к Волку он подошел, внутренне кипя на последнем градусе горячки, которая наступает от праведного гнева.

– Привет! – навстречу ему поднял голову Волк, улыбнулся дружелюбно.

Вообще-то он был ничего себе парень, даже странно, что угодил с таким незлобивым характером в помощники в Ховену. Но тут же Сэм вспомнил, кем может оказаться Волк на самом деле, и тогда в охранниках ему самое место. Впрочем, Великий Лео относился именно к этому своему приближенному как-то особенно, иначе и с нарочитой строгой мягкостью. Словно к младшему брату или сыну, которого воспитали в его отсутствие, но вот отец наконец нашел утраченное чадо и теперь дарит любвеобильным вниманием. Исключительный случай, Великий Лео и человеческие чувства. Ведь даже в истории с Лис гауптштурмфюрера больше всего разъярила ситуация злостного нарушения дисциплины, чем покушение на собственную любовницу, это если верить слухам, конечно.

– Привет! – многообещающим от сарказма тоном сказал в ответ Сэм.

Волк уловил непривычно-враждебные нотки в голосе незваного гостя, с ним не разговаривали так, не из боязни, а просто никогда не было повода.

– Случилось что? – встревоженно спросил Волк и оторвался наконец от своих тряпок.

– Да уж, случилось, – с все возрастающим негодованием подступал к нему Сэм. – Медведь там с утра рыбкой забавлялся на берегу, ты здесь вонь развел, механик-самоучка, а меня за дурака держат! Причем последнего! По-человечески сказать нельзя было?

– Что сказать? – ничего не понимая, но стараясь сделать ситуацию примирительной, осторожно спросил Волк.

– Сам знаешь что. Тебе ли и не знать! Я уж помню! Как ты вокруг саней скакал. Голову мне морочил! Еще бы! Свеженького нашли, за чей счет позабавиться! Коньяк он пьет! – отповедь вышла довольно сумбурная, зато излагала самую суть претензий, и Волк понял ее превосходно.

– Во-он ты про что! – несколько скиснув, протянул парнишка и опять потянулся к тряпкам, больше от смущения, чем по нужде. – Но, пожалуй, я выглядел бы мистификатором-недоучкой из заезжего цирка, вздумай представиться тогда настоящим образом. – И тут, внезапно что-то сообразив, Волк вскинул голову в восхищенно-изумленном и радостном порыве: – Постой! Ты не боишься, что ли?

Неожиданный вышел вопрос, Сэм немного даже подумал, прежде чем уразумел, какое чувство и в каком отношении имел в виду Волк.

– Нет, не боюсь. С чего бы? – Но, увидев, что ответ его доверия не удостоился, пояснил: – Я не от храбрости и не от похвальбы. Тоже и для меня страшные вещи есть. К примеру, видел, как клином шли танки по пустыне в наступление, прямо на наши позиции, еле ноги унесли, такая жуть была. Еще артобстрел, штука весьма неприятная, особенно если коммуникации перебило, а тебе срочно радиовышку восстанавливать. Можно и в штаны наложить. Впрочем, полные штаны делу не мешают, лишь бы делалось.

– Все же иной сказал бы: чудеса, причем из сатанинских. Да что я говорю! Многие так и думают. Вон, руны охранительные на себя понацепляли, смех один. Даже Вилли, хотя он-то знает про нас больше всех. И тоже боится. Не меня, конечно, и не Медведя, а себя самого и в себе чертовщину. Однажды так и сказал: или Галилей был неправ, или надо мной нечистый надсмеялся. В смысле: если мы есть, то тогда и Земля – центр Вселенной и верить не во что, даже в знание. А я ему сказал, что он, Вилли, круглый осел. Поругались крепко.

– Правильно сказал, – согласился с ним Сэм, он уже успел присесть рядом на перевернутом ржавом цилиндре-емкости от смазочного масла. Он знал про Волка, что тот в свое время учился на портового инженера в Гамбурге, только недолго, его то ли выгнали, то ли он сам ушел, но человеком был отчасти образованным, и это упрощало дело.

– Ты спрашивай, не стесняйся. Теперь уж чего скрывать, – приободрил его Волк.

– Скрывать всегда есть чего. Но я спрошу. Только не знаю, как выразить. Попробую для начала по-деревенски примитивно. Вы, то есть ты, Лис и Герхард, вы оборотни?

– Если по-деревенски, то, конечно, да, – Волк сделался сразу очень серьезным, вся его ребяческая смешливость разом ушла. – А если по сути, то нет. В смысле, мы не воем по ночам, не превращаемся в полнолуние, и разума, между прочим, тоже не теряем. Тут иное. А вообще, лучше Бохмана спроси. Вилли тебе профессионально по полочкам разложит. Он давно уже с моделями бьется, ищет научное объяснение… Правда, без толку, – с вернувшейся к нему веселой дурашливостью заметил Волк, будто подглядел чужую неловкость.

– Вилли когда еще придет. Он сегодня «тащит торпеду», – напомнил Сэм. – А я бы сейчас послушал. Ты все же в высшей школе учился – чужие мысли сможешь внятно изложить.

– Это действительно очень сложно, – Волк непроизвольно перешел в иную разговорную плоскость, будто дело происходило не в снежной степи у топливного ангара, а в аудитории перед профессором, где он держал экзамен. – Понимаешь, Вилли считает, это пространственный переход. Для наглядности представь. Платяной шкаф, где висят в ряд вещи. Нет, не так… Пусть будет один костюм, парадный. А другой на тебе, тот, что на каждый день. И ты время от времени открываешь шкаф и меняешь первый на второй.

– То есть человеческое тело на волчье или медвежье, – уточнил Сэм.

– Или на дикую рысь. Как наша Лис. Только она букву «р» не выговаривает, вот и стала Лис. Еще потому, что крадется хитро и неслышно, это прозвище Лео придумал, – пояснил Волк, – Но понимаешь, вся штука в том, что во время обращения ты остаешься неизменен: твое «я» или разум, как угодно назови, – в каждой философской школе свои огороды – неизменно там и тут. Хотя, скорее над обоими состояниями, а в то же время нигде. Затем всю подчиненную тебе конструкцию поворачиваешь. Присутствуешь в ней тоже там и тут. Ощущаешь себя сразу и шкафом, и его хозяином.

– А что там замечательного, в шкафу? – загоревшись любопытством, выпалил Сэм. Он уже забыл о необычной исповеди, о своей обиде на Марвитца, мозг его скоро рисовал и считывал картинку.

– Ничего. Всего лишь пустой темный ящик. А в нем костюм. Кстати, не один. Только каждый выбирает, какой ему лучше идет. В том смысле, что ты не влезешь в женскую юбку или в баварские кожаные «ледерхозе», не твоя это одежда. Вот и я, к примеру, никогда не надену то, что носит Лис. Плохо мне будет в ее костюме. Поэтому я Волк, а Марвитц, скажем, Медведь.