Лета Триглава - Елена Александровна Ершова

— Теперь назад дорога отрезана, — сказал Даньша и заколотил в ворота. — Открывайте! Беда в Червене!

Стражники скрестили алебарды, из-под касок виднелись только усы щеткой да тонкие губы.

— Прочь, ребятня! Тут не место играм!

— Какие игры! — закричала Беса. — Смотрите сами!

Указала за спину, а сама зажмурилась — слишком истошно кричали китежские кони.

Мост трясся. Лязгали цепи, и что-то с грохотом прокатилось по кровле, осыпав вниз каменную крошку, сразу смываемую ливнем.

— Что такое? — один из стражников поднял лицо. Мертвяк навалился на него всей тушей, вгрызся в мягкие ткани, обгладывая нос и щеки. Из-под каски брызнула кровь. Второй махнул алебардой, разрубая чудище надвое, и Беса разинула рот — мертвяков она повидала немало, вместе с тяткой охраняла могильник, рубила головы шатунам, видела и гниль, и черную кровь, неохотно вытекающую из мертвого тела. У Хорсовых шатунов не было ни крови, ни гнили — одна густая серебрянка. Разделившись надвое, тело еще дергалось, жило, скребло когтями по дереву. Волокна разрубленных мышц искрили.

— Давай вниз! — крикнул Даньша. — Хорса в морознике держат!

Перепрыгнув через мертвяка, понеслись далее мимо стражи, вдоль каменной стены с узкими бойницами, забранными решеткой. Впереди, точно показывая дорогу, летел огонек Хвата.

— Откуда взялся? — запыхавшись, осведомилась Беса.

Оморочень отчаянно замигал и припустил живее. Порой он застывал перед решетками, невидимыми руками ломал замок, и, пропуская Бесу с Даньшей, летел далее. Над головами катились камни, слышались крики и ругань. Пищали и самострелы палили, не переставая.

— Напрасно палят, — отдувая, заметил Даньша. — Этих шатунов просто так не убить.

— Откуда знаешь?

— Видела того, изрубленного? Ни крови, ни костей — сплошная белизна да искры. Разве это мертвяк? Он и людом-то никогда не был.

— А кем был? — Беса сбилась с шага, останавливаясь перед очередной дверью, пока над замком колдовал оморочень. Голова гудела, не давала покоя свербящая мысль: кого держал взаперти лекарь? Кого Беса пробудила от мертвого сна?

— О том не худо бы Хорса спросить, — сказал Даньша.

Они вступили в полумрак каменной кишки. Пахло сыростью и кровью. В стенах зияли пробоины.

— И сюда добрались, — Даньша сощурился, привыкая к темноте. Хват разжег огонек ярче, отделив от теней истерзанные тела стражников. Над одним все еще трудился шатун, выцарапывал из глазницы скользкое глазное яблоко.

Громыхнуло сбоку. В пыли и каменной крошке выбрался новый мертвяк, присел на корячках, оскалив зубы. Следом от удара соскочила с ржавых петель одна из дверей. Заросший черной бородой душегуб глянул в прореху и ухмыльнулся, увидев Бесу.

— С прошлого студна девичьей плоти не видывал, а теперь она сама пришла, — прохрипел и, подволакивая ногу, заковылял к Бесе.

— Все твое, Мехра! — взвизгнула та, швырнув остатки пуговиц в узника. Те отскочили от грязной груди, позвякивая, покатились в темноту. Мертвяк скакнул следом, лязгнул зубами подле его лица и выдрал клок кожи с мясом. Душегуб взвыл, выругался грязно, заваливаясь спиной на камень. Между скрюченных пальцев, зажимающих рану, толчками вытекала кровь.

Над головами страшно загромыхало. Стены сотряслись, точно от великанского удара, на головы посыпалась побелка. Беса не удержалась и растянулась плашмя. Даньша повалился следом и, падая, выставил над собой обломок двери — по ней тотчас чиркнула костистая лапа шатуна.

— Есть еще пуговицы? — пропыхтел Даньша, из последних сил сдерживая напор мертвяка, но он оказалась тяжелее, крепче, придавил — не вздохнуть.

— Нету! — в отчаянии отозвалась Беса. Закрутила головой — хоть бы железный прут под рукой оказался, хоть бы какая доска — только обломки камней да пыль. Подобрала поувесистее, швырнула — мимо.

— Беда… — прохрипел Даньша.

Хват плюнул искрами в оскаленную морду чудища, но мертвяк только отмахнулся. Пригнул голову, ласково, будто мимоходом, касаясь плеча Даньши. Парень заорал, заколотил затылком о пол, сквозь рубаху проступили багряные кляксы. Мертвяк запрокинул голову, по-птичьи глотая окровавленные куски, и вдруг поперхнулся, булькнул горлом. Из груди, пробив кости насквозь, вышло лезвие алебарды. С хрустом разрубив шейные позвонки, она описала дугу и вонзилась в дощатый пол. Вместе с тем с глухим стуком повалилась голова мертвяка — зубы еще выбивали дробь, следом тянулась мешанина из крови и белесой жижи. Выпрямившись во весь рост, Хорс пинком спихнул обезглавленное тело с Даньши и озабоченно осведомился:

— Жив?

Осторожно подхватил шуйцей подмышки, помог встать. Беса запоздало кинулась под другую руку, но Даньша вскрикнул от боли и закатил глаза — на месиво плеча было страшно глядеть.

— Идем живее, пока не сбежалась вся стража! — Хорс взвалил Даньшу на спину, а Беса заметила, что орудует он только одной рукой, вторая висела плетью, и вместо кисти оканчивалась замотанной в тряпицу культей.

— Моя вина, Яков Радиславович! — всхлипнула она. — Сперва вас подвела, потом ослушалась и чудищ выпустила! Но я ведь не со зла! Я ради вас! Потому что я вас…

— О том после переговорим, — оборвал ее Хорс. Усталый, измученный, белый, как Мехра, но все-таки живой. — Регуляторы, вижу, не догадалась завести?

— А? — Беса открыла рот.

— Ясно. Бери алебарду и идем.

Они поспешили обратно, пригибаясь под градом камней и пыли. Острог сотрясался все сильнее и чаще. Дождь стоял стеной — Беса давно не обращала внимания на отяжелевшую, постыдно облепившую тело одежду. Повторяющиеся громовые раскаты походили теперь на животный рык. Беса вскинула лицо, щурясь во тьму и непогоду, но за ливневой завесой ничего не разглядеть.

— Не смотри так пристально, накличешь, — бросил через плечо Хорс.

— Мехру?

— Гаддаш! Вон, как бушует!

Камни под башмаками ходили ходуном, земля вспучивалась, прорывалась грязевыми гнойниками. Неумелого взмаха алебардой — Беса едва удерживала ее обеими руками, — хватило, чтобы отпугнуть напавшего было мертвяка. Лезвие вошло ему под ребро, и хотя шатун явно не чувствовал боли, он потерял равновесие и сорвался с края моста в кипящую пену Гузицы.

— Здесь стояли китежские кони, — вспомнила Беса, указывая на покореженную ограду, с которой свисали только обмочаленные поводья. — Тебя, лекарь, спрашивали пришлые из столицы, обещали из острога вытащить.

— Если пришли сюда, то уже не выйдут, — ответил Хорс. — Гляди, гляди!

Беса обернулась, куда указывали, и увидела сотканную из ливня, тумана и туч грузную фигуру, занявшую собой весь горизонт. Протянув исполинскую лапу, всю в речной пене и тине, богиня опустила ее на острог — брызнуло каменное крошево, мост хрустнул, обрушился вниз, таща за собой опору, обломки ограды и башен.

— Не терпит Мать суеты и неразберихи, — прохрипел Хорс и вытер пересохший рот. — Пройдет теперь валом по городищу, пока всех смутьянов не передавит. К тому времени хорошо бы оказаться как можно дальше от Червена.

Глава 19.