За последней чертой - Александр Леонидович Аввакумов

взяв папку, вышел из комнаты допросов. Весь свой рабочий день он освятил допросу Кулика.

– Григорий Иванович, что произошло с вами, когда вы возглавили 54 армию Ленинградского фронта, – спросил его Костин. – Я читал много документов, которые противоречили друг другу. В одних вас обвиняли в нерешительности, кстати, маршал Жуков именно об этом сообщал Сталину, в других же наоборот отмечали ваши рассудительность, говорили о том, что вы с большим пониманием относились к бойцам.

Кулик усмехнулся и посмотрел на подполковника, словно стараясь понять, какого именно ответа ждет от него этот симпатичный офицер.

– Вы, наверное, плохо представляете, что тогда там творилось, я имею ввиду в Ленинграде. Немцы 8 августа взяли Шлиссельбург и были буквально на пороге города. Войскам под командованием Жукова удалось нанести немцам сильный удар под Ельней, и Сталин вдруг посчитал, что именно он может спасти Ленинград, нанося немцам подобные удары.

Кулик улыбнулся какой-то саркастической улыбкой. Сейчас, может, быть я скажу то, что думал тогда в осажденном городе. Ленинградским фронтом тогда командовал Ворошилов. Он явно не справлялся с этой должностью, а если сказать проще, он просто не умел командовать. Тогда под Царицыным они со Сталиным были лишь политическими комиссарами большевиков, а войсками командовали царские генералы и офицеры. А здесь ему вдруг выпала такая честь, командовать фронтом, а он ни туда и ни сюда. Ответственность уж больно большая, вот он ее и испугался. В какой-то момент он лично обратился к товарищу Сталину с просьбой освободить его от занимаемой должности. Вождь удовлетворил его просьбу, назначив вместо его героя Ельни – Жукова. Сколько тогда людей с его назначением лишилось своих должностей и званий, один Бог знает.

Кулик замолчал и посмотрел на Александра.

– Вы так и не ответили на мой вопрос, Григорий Иванович. Почему вас отозвали обратно в Москву.

– Я тогда очень переживал. Мне просто было не совсем понятно решение Сталина. Тогда перед армией, да и фронтом в целом стаяла лишь одна задача – прорвать кольцо блокады. Мы ее понимали, похоже, по-разному. 17 сентября 1941 года кольцо вокруг города было еще тоненькое и слабенькое. Немцы тогда еще толком окопаться не успели. Сил у Жукова имелось вполне достаточно: в его распоряжение поступили сводные полки курсантов ленинградских военных училищ, бригады морской пехоты Балтфлота. Все это поддерживали крупнокалиберные орудия корабельной артиллерии, полки ополченцев. Кировский завод по-прежнему выпускал тяжелые танки КВ, которых на тот момент у немцев не было. Немцы, после окружения города, стали отводить свои войска к Москве, но Жуков не поверил этим донесениям разведки и он бросил свои войска не на юг, откуда в город рвались части 59 армии, а на запад, пытаясь тем самым деблокировать части Приморской группы, прижатой немцами к Финскому заливу.

Костин, не отрываясь, смотрел на Кулика. Он сейчас хорошо понимал волнение бывшего маршала. Тот в очередной раз переживал все эти неприятные моменты в его жизни.

– Я был против этого удара, и все время ждал команды Жукова об ударе моей армии навстречу 59 армии. Он, как его сейчас называют маршал победы, должен был увидеть это единственное верное решение, поставленной задачи перед фронтом, но он его не увидел, а может быть даже и не захотел увидеть. Мне тогда показалось, что Жуков всерьез и не пытался разомкнуть это кольцо.

У меня и раньше с ним были не совсем дружеские взаимоотношения, но тогда они приобрели новую окраску. Жуков прибыл в Ленинград со своими сторонниками- генералами Хозиным и Федюнинским. Он с ними близко сошелся еще на Халкин-Голе. Он сразу сместил начальника штаба, а Федюнинского назначил командовать 42 армией. Вот тогда первый раз Жуков написал Сталину донесение:

«О помощи дивизий товарища Кулика Ленинградскому фронту мы до сих пор ничего не знаем. Товарищ Кулик ни одним словом не сообщал нам о своих действиях. На наши запросы Генеральному штабу о задачах дивизий Кулика не получили ответа. Просим приказать ему, чтобы он информировал нас о действиях его армии и чтобы держал с нами постоянную связь». Об этих донесениях узнал позже уже в Москве.

Мы расходились во мнениях не только боевых действий, но и в чисто моральных. Вы знаете о его приказе в отношении пленных? Он был абсурден своей жестокостью и не имел аналогов. Из этого приказа следовало, что бойцы, сдавшиеся в плен, по возвращению подлежат расстрелу, а семьи сдавшихся врагу бойцов должны были быть разысканы и расстреляны. Вы понимаете, подполковник, расстреливать ни в чем не повинных детей и женщин, которые могли находиться за сотни километров от Ленинграда…. Этот приказ до того жестоким, что многие командиры самовольно подправляли его – расстреливать лишь по возвращению из плена и только тех, кто сдавался в плен.

Все эти моменты ложились на стол Сталина, и они сыграли определенную роль, по отзыву меня в Москву.

***

Костин шел в гостиницу. Он по-прежнему был под впечатлением разговора с Куликом. На фронте он был простым сотрудником контрразведки и даже не догадывался о тех событиях, что происходили в высших кругах Ставки. Сегодня после допроса Кулика, Александр зашел в кабинет к полковнику Маркову и кратко доложил ему о своей работе. Судя по лицу начальника отдела, тот остался недоволен докладом.

– Ты меня прости, Костин, но мне кажется, что ты уходишь в сторону от задания, которое тебе поручил Абакумов. Пойми меня правильно, что генерала и Сталина не интересует, почему Кулик не справился и не выполнил приказ Ставки в Ленинграде. Вождь и без тебя все это хорошо знает. Ему нужна антиправительственная организации и ничего другого.

– Я все понимаю, товарищ полковник. Мне кажется, что мне удалось найти с ним контакт. Сейчас Кулик открыт передо мной. Разве нам не интересно знать, что толкнуло бывшего маршала на действия, направленные против линии ЦК и самого Сталина. Если вы считаете, что я делаю что-то не так, то отстраните меня от следствия по этому делу.

Последнюю фразу Костин не произнес, а выплеснул из себя. Марков поморщился от этой тирады.

– Ты, похоже, не совсем понимаешь, что ты только что сказал. Здесь не частная лавочка, а я – тебе не отец, чтобы тебя уговаривать. Думаю, что мы быстро найдем тебе камеру по соседству с твоим маршалом. Тебе государство поручило важное дело, доверило тайну…. Вот и делай из этого вывод. Я больше тебе ничего не скажу, решай сам.

Александр только сейчас осознал свою ошибку. Несмотря на хорошие взаимоотношения его с полковником Марковым, тот по-прежнему был его начальником