Хозяин - Михаил Орлов

– Лично я зашел, чтобы выразить свое восхищение, – весело начал хозяин. Он заботливо поправил тогу, оттянув край, подбитый золотой тесьмой, от грязного одеяла постели, и продолжил: – Давно уже я не получал такого удовольствия. И что бы ни говорил мой храбрый Артур, такого бойца, как ты, встретишь нечасто. Не буду сейчас касаться причин… вызвавших к твоей персоне столь пристальное внимание, для меня это сейчас не столь важно. Кесарю – кесарево, а Богу – Богово. Мое дело – гладиаторские бои. Не будем заглядывать далеко. Главное, что ты жив сейчас, что уже удивительно. Завтра, как стало известно, рыцари Людовика прибудут в Новый Рим, значит, церемония Триумфа будет послезавтра. Надо радоваться тому, что нам дарит Судьба…

– Господин Георгий желает сообщить, что на церемониальных играх вам, мой друг, обязательно придется расстаться с жизнью, – перебил старика молчавший доселе пилигрим. Хозяин всплеснул руками, словно бы протестуя, но Эдвард, не обращая на него внимания, продолжил: – К сожалению, везению должен прийти конец, статистика – вещь неумолимая. Когда-нибудь пророчество сбудется, но для этого должно совпасть так много случайностей, что в настоящее время остается уповать разве что на чудо.

– Ничего не понимаю, – раздраженно проговорил Лука. – Если вы мне уготовили очередную подлость, так мне все равно. Я, знаете ли, устал. Кажется, я сегодня заслужил отдых. А то, что будет через два дня, все равно, вероятно, не минует меня. Вот тогда и будем смотреть.

– К сожалению, господин пилигрим прав. Я, конечно, не разделяю его… прямолинейность, и сюда я пришел совсем не затем, чтобы омрачать твой сегодняшний триумф. А даже совсем наоборот. Но раз разговор зашел в это русло, должен с прискорбием подтвердить, что на триумфальных играх послезавтра у тебя – и даже более чем у других – нет шансов выжить. Взять, например, дракона, это исчадие ада…

– А самого дьявола вы, случаем, не пригласили? – поинтересовался Лука.

– Думаю, из-за того, что приглашен заместитель, никому легче не будет, – снова вмешался пилигрим. – Никому из тех, кто выходит на арену на триумфальных играх, обратной дороги нет. Все попадают в ад, а тела – в Конвертер. Если только…

– Что если только? – раздраженно спросил Лука. – Выкладывайте, раз начали. Что там еще?

– Да нет, ничего. Я хотел сказать, если только на арене не окажется сам Хозяин. Но такого еще не случалось, так что приношу свои соболезнования. Хотя, должен сказать, такого везучего человека, как вы, встречать мне еще не приходилось. Но этого, к сожалению, мало.

– А я продолжаю настаивать на том, что раньше времени лучше не думать о неизбежном. И чтобы скрасить… нет, чтобы подчеркнуть то, что надо жить нынешним мгновением, я пришел с подарком.

– Да, нам пора, – поднялся пилигрим и добавил, выходя: – Думаю, подарок господина Георгия придется по вкусу.

Хозяин выглянул вслед за ним, протянул руку и втянул в камеру Лайму.

– Это твоя подружка, как мне сообщили. Думаю, вам будет чем заняться.

Все вышли, и дверь захлопнулась. Лука и Лайма остались вдвоем. За дверью слышались удаляющиеся шаги и хихиканье хозяина. Потом все стихло.

У Лаймы был жених. О нем она рассказала Луке, глядя сквозь темное зарешеченное окно, в уголке которого виднелось несколько звезд, вонзившихся в глубь неба. Она думала, что это хорошие слова: в глубь…

Она и сама, лежа поверх одеяла на постели Луки, уходила вглубь с этой лежанки, из камеры, от слушателя, во внешнюю глубину, бродя взором вдали от своего тела, там, куда уже не вернешься, куда не дотянешься руками. Тот мир не тронешь пальцами, его видит только душа. А внутри, в ней самой, с тех пор, как ушел в неизвестное ее жених, развернулась другая глубь, мрачная, жутко темная. В эту злую тьму она заглядывала лишь тогда, когда становилось совсем уж плохо и от горя болела шея, словно голову отрубили. Приходилось глядеть в пустоту, во мрак, в страшный мрак души, оставленной ради мужской чести, смотреть, пока не сморит сон.

В эту ночь в одиночной камере им ничего не оставалось, как говорить о себе. Лука, оседлав стул, уступил ей постель. То, ради чего ее привели, они не собирались делать, да и не смели. Хотя Лайма, готовая сражаться ради чести до конца, в тот момент, когда увидела, в чьей камере оказалась и к кому ее привели, ослабела и обмякла, как тряпичная кукла. Она сама не понимала, почему так растерялась перед этим низкорослым уродом, которого сама спасла от смерти лишь в минуту слабости, идя на поводу собственной жалости…

– Вот ты мне скажи, Лука, – говорила она, закинув руку за голову и смотря на него своим загадочным взором, – скажи, ты же мужчина, хоть и каменщик, так скажи мне, почему, имея невесту, мужчина может забыть ее ради каких-то своих принципов? Я его уже не помню, я его забыла, а как подумаю, что это было в самом деле, так кажется, что меня потрошат, кишки через рот тянут… кровь застывает, страшно, жутко, непонятно все…

Все случилось еще до прихода Бешеного Юра, сплотившего лесных ради великой цели: победы над людьми. Те всегда, пользуясь разобщенностью лесных, устраивали погромы, нападали без счета, уводили в рабство, пленили для отправки в Конвертер тысячи тысяч пленников. Тело человека и тело зверя дает больше всего протоплазмы; отдающий в жертву пленника получает много вкусной еды, напитков и нужных вещей. Подземные боги следят за нуждами землян и дают необходимое. Но за это надо платить. Римляне, рыцари и прочие каменщики, натравливая одни племена на другие, имели большую прибыль и жили в большем довольстве, чем все остальные.

А лесные дрались друг с другом, вместо того чтобы воевать с извечным врагом.

– Но что случилось с твоим женихом? – спрашивал Лука.

Жених Лаймы, Ничо, был великим воином, лучшим в их племени. Молодые часто устраивали набеги на своих привычных врагов – луперков. Однажды Ничо схватился с оборотнем, они оказались равной силы. Схватка затянулась, и когда подошли люди-леопарды, Ничо не дал убить врага. Когда же сам Ничо был застигнут врасплох луперками, его бывший противник не позволил своим убить соперника. Мужество превозмогло извечную вражду, оба поклялись никогда не нападать друг на друга. А чтобы случайность не вмешалась в их планы, Ничо ушел из племени. Так мужская доблесть потребовала жертвы, и самой большой жертвой стала она, Лайма.

– Любовь насылается властью неба, а расплачивается за нее сам человек – тревогами, болью, утратами и смертью. Может быть, это достаточная цена за любовь? – спрашивала Лайма и закрывала глаза, чтобы не видеть ни камеры, ни сочувствия в глазах Луки, она видела лишь бросившего ее воина, уходящего прочь по дорогам беды, неприкаянную душу, святого, злодея, пленника и злого духа… – Мы с тобой умрем послезавтра, – говорила она. – Жаль, что я не увижу гибели этого презренного города. Бешеный Юр обязательно закончит то, что начали каменщики. Сотни лет после Великой Смуты побеждали каменщики, сделав наши тела источником своего благосостояния. Они возродили христианство на новом витке, чтобы сделать его опорой своей власти. Они уничтожили всю древнюю литературу, искоренили постулаты науки, создали культуру невежества и угнетения. Римский император стал первосвященником, но именно он больше всего боится возвращения Хозяина, когда-то предрекшего свое новое появление.