Сокровище Голубых гор - Эмилио Сальгари

Математе нагнулся к Ульоа, сидевшему ниже его на толстом суку, и еле слышно шепнул ему:

— Видишь, вождь, белого? Это один из тех, которые приплыли сюда на большой крылатой лодке.

— Вижу, но не могу понять, что он делает. Птиц, что ли, ищет?

— Нет, тогда он действовал бы по-другому.

— Значит, он кого-нибудь ищет или ожидает?

— Да. Будем молчать. Увидим, — отрывисто прошептал дикарь. Между тем отряд двинулся вдоль ряда деревьев, окаймлявших с восточной стороны поляну. Он останавливался перед каждым деревом, причем предводитель внимательно осматривал на известной высоте ствол дерева. Добравшись до одной из роскошных колоннообразных сосен, называемых каори и принадлежащих к семейству даммаросов, высотой до сорока метров, при обхвате в полтора метра, темнокожие вдруг испустили радостный крик и указали своему предводителю на дерево. Тот поспешил подойти поближе, посмотрел и с видимым удовлетворением несколько раз кивнул головой; потом что-то сказал своим темнокожим спутникам, после чего все торопливо направились тем же путем назад.

— Что бы все это значило? — прошептал с полным недоумением Ульоа.

— Увидали на том дереве, что им было нужно, и ушли, — пояснил Математе. — Теперь они не вернутся до утра. Можно спокойно поужинать. Только не следует сходить с дерева: на нем все-таки безопаснее. Я сейчас сделаю тут для молодой дочери нашего вождя постель, — продолжал канак. — А ты, — обратился он к брату, — принесешь сюда птиц, они теперь уж готовы.

Пока Котуре спускался вниз и доставал из ямы жаркое, Математе с поразительной быстротой и ловкостью устроил на дереве из тонких ветвей удобный и прочный гамак и устлал его мягкими листьями.

Птицы действительно оказались изжаренными, и сильно проголодавшиеся путешественники принялись вместе с канаками усердно истреблять вкусную дичь. Обвернутые ароматными листьями и изжаренные по вышеописанному способу дикарей, ноту представляли собой настоящий деликатес.

Когда все насытились, канаки устроили гамак побольше для капитана Ульоа и молодого Бельграно.

Как только молодые люди улеглись в импровизированные воздушные постели, они тут же крепко заснули. Что же касается капитана, то, по привычке всех моряков, он еще долго продолжал сидеть, куря трубку, пока наконец его тоже не одолел сон, и старый моряк устроился рядом со сладко спавшим молодым человеком.

Бодрствующими остались одни канаки. Дикари благодаря своей удивительной выносливости могут без особенного для себя неудобства не спать несколько суток подряд и продолжительное время подвергаться всевозможным лишениям.

Давно уже измученные путешественники не спали так спокойно, как в эту ночь, под бдительной охраной дикарей и в полнейшей тишине, вдыхая чудесный воздух.

Когда Ульоа проснулся на рассвете, дикари радостно приветствовали его, почтительно называя «великим белым вождем». Накануне они его называли просто «белым вождем», а теперь прибавили к этому эпитет «великий». Этим было многое сказано. Ульоа хорошо понимал, что значит такое отличие, и остался очень доволен. Это свидетельствовало о том, что почтение к нему дикарей за ночь не уменьшилось, а напротив, еще больше увеличилось. Из этого можно будет извлечь большую пользу для дела.

Отправив дикарей за кокосовыми орехами на завтрак, Ульоа разбудил своих молодых спутников. Все с удовольствием позавтракали кокосовым молоком и кремом.

По окончании завтрака Математе предложил капитану и его спутникам спуститься на землю и посетить, если им будет угодно, селение племени крагоа, где они будут приняты со всеми почестями, подобающими великому белому вождю и детям их бывшего великого вождя.

Ульоа за себя и за своих спутников изъявил согласие на это любезное предложение и прибавил:

— Кстати, взглянем на то дерево, к которому приходил ночью другой белый с темнокожими.

К немалому изумлению Ульоа и его спутников и большому испугу дикарей, они увидели на дереве грубое изображение трех ноту, вырезанное ножом.

— Табу! — вскричали канаки, с испугом отскакивая от дерева.

— Знаки ноту! — воскликнули путешественники, с любопытством и удивлением рассматривая изображение птиц.

— Только тут прибавлено два креста, которых нет у меня, — заметил Бельграно.

— Зато они были на значке, выловленном Ретоном из моря. Я это хорошо помню, — сказал Ульоа. — Кто-нибудь из ваших мог начертить эти знаки? — спросил он у канаков.

— Нет, — поспешил ответить Математе, — из наших никто не осмелится делать знаки, на которые великим вождем наложено табу: за это накажет Таки[4].

— Так кто же мог сделать это? — недоумевал Ульоа. — Очевидно, те, которые приходили сюда ночью, искали этот знак, следовательно, он начертан не ими, а для них… Дон Педро, — обратился моряк к молодому человеку, — вы говорите, что кроме вас и Рамиреса никому не должен быть известен этот иероглиф?

—Да, я уверен в этом, — ответил тот. — По всей вероятности, ночью приходил сюда сам Рамирес, для которого был оставлен этот знак. Но сказать это наверное, конечно, нельзя: в темноте невозможно было разглядеть его лицо.

— А между тем нам необходимо знать, с кем мы имеем дело, — сказал Ульоа, — поэтому мы должны прежде всего.

Но здесь слова его были прерваны пронзительным свистом, раздавшимся вдруг из леса.

— Туда! Скорее! — вскричал Математе и, схватив Ульоа за руку, потащил его вдоль побережья в противоположную сторону от того места, где была проведена ночь. — Нуку… Людоеды! — пояснил он уже на бегу.

Котуре увлекал за братом молодых людей.

Вскоре все очутились под деревьями, росшими в воде.

— Некоторое время придется идти по воде, — предупредил Математе. — Позволь, госпожа, — обратился он к девушке, — перенести тебя на руках. Здесь у нас с братом есть такое убежище, которое никому неизвестно.

С этими словами он подхватил девушку на руки и пустился со своей ношей в узенький пролив, где вода доходила только до колен.

Ульоа и дон Педро, руководимые младшим канаком, следовали сзади.

Минут через десять перед беглецами открылась обширная пещера, далеко вдававшаяся в берег и вся проросшая корнями деревьев. В этой пещере и устроилась небольшая компания. Сухое песчаное дно пещеры напоминало своей твердостью прекрасный мозаичный пол, вертикально пронизывавшие песчаную толщу корни могучих ризофоров походили на колонны, а их подножия — на скамьи. Пещера была таких размеров, что в ней свободно могло поместиться человек десять.

— Котуре, — обратился Математе к брату, — проберись вон туда,

— он указал рукой в сторону налево от себя, — набери там побольше плодов и высмотри, сколько там нуку. Будь осторожнее.