Отель на краю ночи - Ринат Рифович Валиуллин

напоминает мой любимый фильм «Назад в будущее».

– Ты будешь меня ругать, я заплатила за три приема вперед.

– Это же целое состояние.

– Ты ревнуешь?

– Нет, но ты объясни мне, почему мои комплименты не работают?

– Почему не работают – работают, но вхолостую.

– Почему?

– Все очень просто, я тебе не верю.

– Опять ты Станиславского включила.

– Да, кстати, у меня же завтра экзамен.

– Тебе сколько лет? Не надоело?

– Женщина выглядит настолько, насколько ее хотят. Сколько хочу, столько и сдаю. Нельзя же бросать мечту.

– Ты такая упрямая стала.

– Давай тоже отправь меня жить к бабушке.

– Если только к чертовой, – рассмеялся Матвей. – Ты невыносима.

– Я знаю.

– Ты просто мегера.

– Знаю, знаю, хватит признаваться мне в любви.

– Не думаю, что хватит. Эту чашу признаний трудно заполнить.

– Я же говорю, надо исправлять самооценку. Ладно, мне пора уже на прием. Я быстро. – Лара встала с дивана, посмотрела на себя в зеркало, поправила прическу и пошла к двери.

Комната 3

Она посмотрела на дверь знакомого кабинета. В этот раз над ней бежала другая строка: «Если вам кажется, что надо что-то менять в этой жизни, то вам не кажется».

Ларе не казалось, она уверенно поменяла эту комнату на другую и вошла в кабинет, увидев перед собой присяжных, которые принимали у нее экзамен. Для этого достаточно было посмотреть на судей. От присяжных несло равнодушием и высокомерием.

– Что будете читать? – спросил один из них.

– Стихотворение «Любовница счастья»

Все замерло, я отсчитала про себя до девяти, чтобы начать:

– Влюбленность.

Она же любовница счастья.

Представь себе океан: красивый, манящий, сверкающий; ты хочешь в нем искупаться, но волны немного пугают.

Заходишь не спеша по колено и гладишь ладонями, хочешь ему понравиться, вдохновляешься брызгами смеха, волшебными рыбками впадин и выступов, они привлекают внимание; наконец, ныряешь, плаваешь долго, часами, счастливый, улыбаешься солнцу, вот оно, счастье.

Оно берет тебя голую или в одежде, чтобы раздеть и целовать, куда глаза глядят, а если закрыты глаза, то губы. Губы лучше видят – куда. Чтобы слышать, как дыхание твое стало глубже. Именно там, на глубине души лежат глубоководные киты – чувства.

Страсти поверхностны, а настоящие чувства – они глубоко, до них надо доцеловаться. Ты слышишь шаги, это сердце, что сгинуло в пятки, любопытное, возвращается и остается где-то внутри, в животе. Там тепло. Теперь оно бьется быстрее, но равномернее, зная, что не будет разбито, не будет разочаровано ни при каких обстоятельствах, после… Оно наполняется влюбленностью так же быстро, как и влагой наполняется похоть. Внизу уже потоп. Желание тащит на дно… на самое дно удовольствий. Утро. Просыпаешься на берегу.

Бросаешь монетки, чтобы скоро снова вернуться. Но отпуск, каким бы он ни был, заканчивается.

Влюбленность потопчется и проходит, ведь океанов так много, в которые тоже хотелось бы окунуться.

А если в другие не хочется, если все время возвращаешься мысленно к этому, значит, влюбленность уже окуклилась и стала любовью, когда-нибудь она станет бабочкой и улетит.

Я закончила, пытаясь стряхнуть с себя многогранный взгляд членов комиссии. Один все время смотрел на мою грудь, другая на зубы, третья – в глаза, и взгляд этот был недобрый. Хуже всего было с четвертым, он смотрел в свой телефон и этим больше всего отвлекал. Лишь у одной дамы, с розочкой в петлице пиджака, в глазах плескалось море. Первая любовь затянула поволокой ее глаза. Она погрузилась в грезы давно минувших дней. Повисла неловкая пауза, ни ветерка. Я присмотрелась к даме: «Боже, это же моя мать».

Женщина мягкая и покладистая, с каждым годом Светлана все больше убеждалась в том, что жизнь ее довольно скучна и однообразна, несмотря на полный комфорт в большом загородном доме, несмотря на достаток, который их постоянно преследовал, несмотря на частые вояжи на морское побережье, которые слыли лазурным индикатором того самого достатка, второго мужа она не любила. Если раньше она была уверена, что жизнь делит все человечество на два полушария: любимых и любящих, первые живут в южном, и порой страдают от жары своих воздыхателей, другие обитают в северном, они почти всегда мерзнут в пылу безответных чувств, и что лишь небольшая колония (где жила и она) обосновалась на экваторе, им повезло найти своего человека в стране вечной весны, то теперь все чаще Светлану Сергеевну свербила мысль о том, что быт и дети были слишком слабым утешением смысла ее жизни, все чаще она задумывалась о том, что обласкивать и обслуживать мужа и двоих детей ей надоело. Старшей внимания не было вовсе. Она была ему не родная, и муж ее не любил. Эту мысль она всячески гнала, как голодную муху, от ее раздобревших на блажи мозгов. Но та всякий раз возвращалась, стоило только начать мыть посуду. Дела, любимого дела, вот чего не хватало. Жизнь ее прошла под крылом мужа. Там она свила гнездо. Там она вывела птенцов, но разучилась летать. Света, конечно, знала, что жизнь слишком крохотна, чтобы тратить ее на нелюбимые дела. Но и они, вроде бы постепенно стали тем необходимым, чем можно было заполнить время или, попросту говоря, его убить, оправдать свое земляное существование, пассивную позицию, лень.

Слава богу. Она совсем не узнала меня.

– Ну, что же, – очнулась последняя раньше других, – вы только забыли назвать автора.

– Я.

– Значит, из скромности. Вы знаете, что скромность – первый враг актера?

– А какой второй?

– Второй? – не ожидала она вопроса. Обычно, не находя ответы, она обращалась к мужу, но мужа не было.

– Что скажете, коллеги? Помогайте.

– Лень, – рассмеялся старик. Нос его был красный, как у моего дедушки, видно было, что, он любил выпить. Она пригляделась.

«Это же мой дедушка. Черт возьми, что он тут делает?»

– Что приготовили из классики?

– «Чужая жена и муж под кроватью» Достоевского.

– Не люблю ревнивцев. У меня муж такой, – заметила мама, только что в глазах у нее плескалось море. Она посмотрела на судью, который сидел слева. Налево она не собиралась, потому что слева сидел ее муж. Влюбленность уходила. В море вошел муж, по колено, и стал всматриваться в горизонт, потом повернулся к Свете. Ей снова стало пятьдесят пять. Обыденностью затянуло горизонт. Если здесь, на работе, еще было какое-то проветривание, то дома – кухня, семья, рутина, классика в быту и в постели.

– Вторая фаза влюбленности, – пошутила старушка, которую в кулуарах звали «Зубная фея», так как она всегда смотрела в зубы абитуриентов. Возможно, в ней умер хороший стоматолог. На вид старушка была вполне