Легенды крови и времени - Дебора Харкнесс

– Спасибо, – прошептал тот. – Сара, а у тебя найдется еще какое-нибудь болеутоляющее? Посильнее?

Солдат и врачевательница как-то странно переглянулись.

– Не здесь, Джон Проктор.

– Я просто спросил, – вздохнул Проктор, опуская голову. – Довольно и рома.

– Макнил, ты готов? – поинтересовалась Сара, зажимая трубку в зубах.

Маркус не успел не то что ответить. Он даже не успел понять вопрос, как Сара соединила сломанную кость. Мышцы на ее руках взбухли от напряжения.

Проктор буквально взвыл от боли, потом потерял сознание.

– Вот так. Дело сделано. – Сара похлопала ногу Проктора. – Эти Прокторы никогда не стеснялись проявлять чувства.

При таком серьезном переломе пациент Сары прекрасно держался, подумал Маркус, но решил оставить свои мысли при себе.

– Глотни еще. – Сара указала на фляжку. – Когда доведется вправлять кость, делай в точности, как делала я. Сначала обездвижишь руку или ногу, а затем быстро соединишь кость. Так ты причинишь больному меньше вреда. А будешь робеть – еще и жилы порвешь. С костями всегда так.

– Да, мэм.

Маркусу было трудно подчиняться приказам Вудбриджа, но с Сарой Бишоп все выходило само собой.

– Надо заниматься другими бедолагами, – сказала Сара, продолжая сосать погасшую трубку, словно это ее успокаивало.

– Вы позволите остаться и помогать вам?

Может, помощь сыновьям других матерей как-то примирит его с тем, что он лишил жизни своего ровесника?

– Нет. Возвращайся в Хедли, – ответила Сара.

– Но ведь сражение еще не закончилось. – Маркус обвел глазами лагерь.

Ополченцы понесли потери. Убитые. Смертельно раненные. Искалеченные.

– Нашим командирам нужен каждый, кто способен стрелять. Свобода…

– Можно служить делу свободы и не участвуя в кровопролитии. Армии, которая создается, понадобится гораздо больше хирургов, чем солдат, – заявила мистрис Бишоп, концом трубки указывая на Маркуса.

Глаза врачевательницы стали темными, а зрачки неестественно расширились. Маркус даже вздрогнул. Должно быть, это из-за выпитого рома и удушливого дыма Сара Бишоп выглядела так странно.

– Твое время еще не пришло, – добавила она, понизив голос до шепота. – А пока оно не пришло, возвращайся в родные места, Маркус Макнил. И готовься. Когда будущее позовет, ты сразу узнаешь.

15 мая

Рано утром на третий день вампирской жизни Фиби Мириам принесла ей кошку. Кошка была достаточно упитанной, с черным туловищем и мордой, но с белым носом, лапами и кончиком хвоста.

– Тебе пора кормиться самостоятельно, – сказала Мириам, ставя переноску возле кровати; кошка тихо и жалобно мяукала. – Мне нужно сделать паузу в хлопотных материнских обязанностях. Фрейя, Шарль и Франсуаза находятся дома, но никто из них не станет отвечать на твои просьбы о еде и питье.

От слов Мириам в животе Фиби заурчало, но уже по привычке, а не от голода. Теперь голод вызывал у нее грызущее ощущение в сердце и венах. Подобно центру тяжести, центр ее аппетита переместился из живота, причем процесс перемещения казался ей немыслимым с точки зрения биологии, которую она изучала в школе.

– Запомни, Фиби. Лучше, если ты вообще не будешь говорить со своей пищей. И не сюсюкай над ней. Пусть сидит в переноске, пока ты не почувствуешь себя готовой к кормлению. – Голос Мириам обрел интонации школьной учительницы; эти интонации заставляли Маркуса и Мэтью торопиться к пробиркам и компьютерам, когда она руководила их биохимической лабораторией в Оксфорде. – (Фиби кивнула.) – И ради бога, не давай ей имени, – добавила Мириам, направляясь к двери.

Едва Мириам ушла, Фиби сразу же открыла дверцу переноски. У нее еще сохранялись бунтарские тенденции двух жутких первых дней.

– Вылезай, кисонька, – вкрадчиво позвала Фиби. – Я не сделаю тебе ничего плохого.

Но кошка была взрослой особью, а не доверчивым котенком и потому забилась в задний угол, выгнула спину и зашипела, показывая острые белые зубы.

Кошачья свирепость понравилась Фиби. Она отошла и принялась разглядывать источник своей кормежки. А кошка, почувствовав возможность сбежать, пулей вылетела из переноски и забилась в узкое пространство между стеной и гардеробом.

Заинтригованная таким поведением, Фиби уселась на пол и стала ждать.

Часа через два кошка решила, что Фиби можно не опасаться, и переместилась на коврик у закрытой двери. Казалось, она намеревалась сбежать, едва только дверь приоткроется.

Фиби наскучило ожидать дальнейших кошачьих маневров, и она занялась разглядыванием собственных зубов в оконном стекле, украшенном ее трещинами. Свет падал так, что смотреться в стекло, как в зеркало, можно было лишь несколько часов. Все остальное, что блестело и отражало, вчера вечером из ее комнаты убрали, опасаясь, как бы Фиби не влюбилась в свое отражение и не стала его пленницей.

Желание Фиби вновь получить настоящее зеркало было почти столь же сильным, как и желание вкусить крови Мириам. Оконное стекло в какой-то мере заменяло зеркало, однако Фиби хотелось подробно рассмотреть свои зубы. Действительно ли они стали настолько острыми, что она сможет прокусить шерсть, кожу, подкожный жир и вену и добраться до источника кошачьей жизни?

А что, если мои зубы еще недостаточно остры?

Вдруг какой-нибудь зуб сломается? Интересно, у вампиров вырастают новые зубы?

Активный вампирский разум Фиби пробудился к жизни, перескакивая с вопроса на вопрос.

Бывают ли беззубые вампиры и как они кормятся?

Может, их кормление, как и младенцев, зависит от других?

Является ли выдирание зубов смертным приговором, а также позорной отметиной вроде того, как вору отрубали руку, чтобы он больше не мог красть?

– Хватит! – вслух произнесла Фиби.

Кошка подняла голову и равнодушно моргнула, потом вытянулась, поточила когти о плюшевую поверхность коврика и снова свернулась настороженным клубочком.

– А у тебя и коготки есть.

Разумеется, Мириам не опустилась до того, чтобы принести ей беспомощную и беззащитную кошку. Помимо уже продемонстрированных острых зубов, у кошки были не менее острые когти. Все это заставляло относиться к ней с должной серьезностью.

– Мы с тобой обе выживаем в этом мире.

У кошки недоставало кончика уха; наверняка результат ожесточенной кошачьей драки в каком-нибудь закоулке. Красотой кошка не отличалась, но что-то в ее глазах тронуло сердце Фиби: вероятно, усталость, свидетельствовавшая о постоянной борьбе за жизнь и тоске по дому.

Быть может, когда Фрейя и Мириам наконец соблаговолят вернуть ей зеркало, у ее глаз будет такое же выражение. Изменились ли ее глаза? Будут ли они меняться и дальше, становясь все более жесткими и испуганными; будут ли делаться старше, хотя лицо и тело останутся в ее нынешнем возрасте?