Дебри - Владимир Иванович Клипель

тронуто, я смотрел. Если б они приезжали, так, наверное, что-нибудь из своего имущества взяли б.

— Никакие это не геологи, это те два парня.

— Но куда они могли деть лодку? — сокрушался Павел Тимофеевич. — Лодка новая, только прошлым летом сделал.

Страсти накалялись. Все и без того усталые, злые, а тут такое, что и домой добраться не на чем, и в тайгу идти не с чем.

— Убивать таких гадов!

— Руки оттяпать на колодке!

— Найти тех двоих, раздеть, и пусть добираются, как знают.

— Подумать только — угнать лодку! А вдруг с кем беда? Попробуй без нее добраться.

Во всех высказываниях сквозила такая жажда мести, что окажись те два парня в эту минуту поблизости, несдобровать бы им. Матерки летали, как кирпичи, из угла в угол. Наконец каждый установил, что у него взято, пыл стал понемногу спадать. Неясно только одно — кто взял? Но гадай не гадай, делу этим не поможешь. За спиной у каждого полдня утомительного пути, пора подумать о еде и отдыхе.

Когда поели, на душе немного отлегло; опять принялись гадать, кто бы мог устроить такую пакость — угнать лодку и располовинить продукты. Про геологов уже никто не поминает, всем ясно, что они такого не сделают. А пришла бы им нужда, написали бы, что взяли. Ни один геолог в здравом уме не станет руки пачкать воровством. Геологи сами оставляют в тайге имущество и продукты, где застигнет необходимость. Это могли сделать только те двое — знакомые Павла Тимофеевича, хотя ясно и другое — не пойман — не вор.

— Поймать стервецов, отдубасить как следует!

— За самосуд самих привлекут! — напоминает более рассудительный Шмаков.

— Самосуд… Вот засяду на реке на неделю, укараулю — как собак перестреляю, — горячится Павел Тимофеевич. — Будут спущаться, никуда не денутся. Кроме, как рекой, другой дороги нет. Тогда меня суди. За подлецов много не дадут.

— За такое в тайге пулю между лопаток — и дело с концом! — вторит ему Федор Михайлович. — Потому что не тобой положено — не трожь! — он бросил гневный взгляд на Шмакова: — Вор берет, плюет на все человеческие законы, а мы — за свое, и не смей тронуть. Очень уж легки на защиту. Сам рассказывал, как тебя из тайги выносили, когда клещ укусил. А нут-ка с кем из нас несчастье? Попробуй тут вынести. За неделю до поселка не доберешься.

— Разве я защищаю? — пожал плечами Шмаков. — Надо сначала твердо знать, а уж тогда судить-рядить.

— Раньше у римлян было правило, — вставил свое слово Иван, — прежде чем вынести ответственное решение, судьи принимали холодные ванны.

— Вот погоди, придется на плоту спускаться, нахлебаешься холодной воды, тогда скажешь, — оборвал его Федор Михайлович.

— А вдруг лодка поблизости запрятана, — высказал предположение Миша. — Если посмотреть, поискать…

— Можно, — согласился Федор Михайлович. — Володька, Алексей, айда, пошуруйте по кустам.

На поиски лодки отправились четыре человека: двое — по одной стороне реки, двое — по другой. Часа через два явились грязные, усталые, злые.

— Нет ни черта. Угнали!

— Тут в любой ключ загони, и с концом, днем с огнем не отыщешь.

С этим можно согласиться: даже возле избушки такие густые заросли таволожника, жимолости, вейника, что местами не пробиться. Зашел, — кусты выше головы, и ничего кроме неба не видать.

О дальнейшей корневке никто больше не помышлял. Без лодки, без продуктов об этом нечего и думать. Тут выбраться бы к поселку и то хорошо. Отдыхали в мрачном раздумье.

Вечером у костра Володька, глядя на старые доски, снятые с барачных крыш, предложил:

— А что если сделать оморочку? Эти не подойдут, с крыши снимем которые покрепче…

— Из какой едреной матери будешь делать, из этой гнили, что ли? — с сердцем сказал Федор Михайлович и зло пнул доски ногой.

Предложение повисло, не найдя поддержки.

Летняя ночь коротка, но Ивану почему-то не спалось, и он поднялся чуть свет. Юго-западный ветер гнал по небосклону низкие тяжелые тучи, росы не было. Через редкий волнующийся березняк проглядывала румяная зоревая полоса, подбивая алой бахромой тугие валки туч. За время блужданий по тайге корневщики не видели как следует неба, над ними всегда был сомкнутый полог леса, а тут простор, раздолье, над Канихезой гуляет ветер, ершит воду, а березки, как девчонки в белом, протестующе машут зелеными платочками.

Ивану отлично известен «закон тайги»: встал первым — разводи костер. Он собрал немного щепочек, застрогал сухую тальниковую палочку «петушком», сунул ее в серединку и подпалил. Огонек весело запрыгал, вырвался наружу, окреп. С чердака спустился Володька, подсел к костру.

— Ну, что решили делать? — поинтересовался Иван, слышавший, как вечером на чердаке «старшинки» еще долго о чем-то бубнили. — Плот, оморочку?

— Не знаю. Как наши старики скажут, так и делать будем. Скорей всего плот.

Плот, как и оморочка, Ивана мало радовал: на оморочке — дважды два перекинуться, все перетопить, с плотом тоже не лучше. На пути несколько заломов, упавших лесин, плот через них не перетащить, всякий раз его разбирай, заново сколачивай, этак и сил не хватит.

Один за другим к костру собрались остальные, обступили огонь, грея руки и отворачиваясь от едкого дыма. После завтрака, когда все уже стали подниматься из-за стола, Федор Михайлович вдруг спросил:

— Ну, что делать? Подскажите. Один ум хорошо, два, как говорится, лучше.

Про оморочку никто больше не заикнулся. Все советы к одному: делать плот, на нем кому-то одному спуститься до поселка и оттуда пригнать лодку за остальными.

— Что ж, так и сделаем, — согласился Федор Михайлович и встал: — Володька, Алексей, собирайтесь, а мы пойдем делать плот.

Собираясь на корневку, Павел Тимофеевич кинул в лодку пилу. Казалось бы, зачем она нужна летом? А вот теперь весьма кстати.

Сделать плот даже в лесу не столь просто, как это на первый взгляд кажется. Сырое дерево, какое ни возьми, едва держится на плаву, а такие, как пихта, лиственница даже тонут. Годится лишь кедр, но тут приходится считаться с силами: любой кедр из сохранившихся у реки не меньше метра в диаметре. Попробуй свалить такую громадину летом да к тому же завалящей пилой. А и свалишь — не выкатить к воде, даже разделав на чурки. Нужна только сушина, а легко ли ее найти в пойменном лесу?

Павел Тимофеевич сказал, что вчера, когда шарился по кустам в поисках лодки, видел неподалеку сушину, пожалуй, подходяща будет, и повел остальных к тому месту.

Непролазный таволожник и заиленные недавним наводнением кочки враз изменили облик корневщиков — все перемазались в грязь с ног до головы. Пока добрались до сушины, собрали за собой весь гнус. Мошка и комары висели тучей, будто