Женщина-зима - Алина Знаменская

* * *

Когда Добров переступил порог офиса, его посетило странное ощущение. Он почувствовал себя человеком, которого грубо разбудили в то время, когда он видел прекрасный, удивительный сон.

Его сразу стало раздражать всё и вся. В приемной слух резала речь двух девочек, которые работали у него не меньше года, и при этом день изо дня ему приходилось слышать их милую деловую болтовню. Раньше он не замечал, как чудовищно они разговаривают! Откуда они берут эти ненатуральные интонации? Сейчас одна из них говорила по телефону, другая беседовала с клиентом. Обе говорили так, словно недавно выучили язык и теперь не без труда нанизывают предложения на одну-единственную интонацию, зачем-то делая акцент на конце предложения. Обе сотрудницы так и напрашивались на сравнение с электронными куклами. Борис, едва кивнув им, прошел в зал менеджеров. Но и там не смог пробыть больше двух минут. Его вышколенные работники напомнили ему манекены, те, что стоят в витринах бутиков на центральной улице. Все они являлись участниками согласованного действа, автором которого был он сам. Да, ведь именно он разрабатывал устав фирмы, правила корпоративного поведения и даже стиль одежды. Это он требовал от подчиненных неукоснительного соблюдения всех правил. Костюм, причесочка, ногти, макияж, речь, улыбочка. Вот они и двигаются с наклеенными улыбками, и жесты у них все выверенные, как будто с ними репетировал хореограф. А его это раздражает!

Он вызвал к себе Веру Синицыну, своего «супербухгалтера», как он сам ее называл. Синицына много лет была его правой рукой. Она не обижалась когда он звонил ей домой, на дачу, напрягал ее в нерабочее время. Она всегда была готова ринуться в бой.

— Вера, я хочу разобраться насчет Корякина, — сказал он, показывая ей на кресло.

— Что тут разбираться? — пожала плечами прямая, сухопарая Синицына. — По-моему, все ясно. Нашел себе более теплое местечко.

— Давай с самого начала.

— Прошлую субботу мы с мужем тусуемся на одной крутой вечеринке. Ко мне подходит Краснов, ну и начинает разговоры разговаривать. Ну, представь мое удивление, главный конкурент, враг, можно сказать…

Добров поморщился:

— Вера, давай без этого вот… — Он покрутил в воздухе рукой.

— Так вот, Краснов ко мне подкатывает и начинает откровенно вставлять всякие шпильки. То-сё, о налогах, о товаре, о поставщиках… И вдруг ни с того ни с сего заявляет: «А хочешь, сейчас скажу, сколько вы в прошлом месяце чистой прибыли огребли?»

— Ну? — нетерпеливо перебил Добров.

— И вываливает мне информацию с точностью до копеечки. Он, конечно, в подпитии был, болтал много, но ведь точно все назвал! У вас, говорит, есть человечек, который работает на два фронта…

То, что несколько дней назад могло довести Доброва до инфаркта, сейчас почему-то не производило должного впечатления. Он молча слушал «супербухгалтера», вырисовывая на листке бумаги круги. Один в другом, как круги по воде от брошенного камня.

— Сначала Краснов кочевряжился, не хотел говорить, кто ему капает про нас. А потом раскололся. Оказалось, они с Корякиным в одной компании охотятся. И тот под водочку ему, Краснову, все выкладывает.

Добров молчал, вырисовывая круги. Вера в замешательстве сидела перед ним. Видела, что с шефом что-то творится. Не узнавала его. Обычно, вернувшись после хотя бы суточного отсутствия, он носился по офису, беседовал со всеми, всюду заглядывал, наводил шорох. И обязательно собирал совещание, во время которого дотошно вникал во все детали.

— Совещание объявить? — спросила Вера. Ей показалось — он не услышал ее. — Борис Сергеевич, — осторожно повторила она, — совещание будет?

— А? Нет. Работайте. А где Корякин?

— На завод поехал. Будет к четырем.

— Хорошо.

Борис не знал, как поступить. Обычно скорый на решения, сейчас он медлил. Его тяготил предстоящий разговор с Димой. Ему претила собственная роль, и видеть друга оправдывающимся он не хотел. Все внутри восставало против этого. Сейчас даже собственный кабинет казался ему неуютным. Он решил немедленно поговорить с офис-менеджером, пусть цветов ему здесь поставят, что ли…

Он снова проходил через зал менеджеров, и снова люди в нем напомнили кукол. И вдруг одно лицо выбилось из общей картины. Он даже остановился.

Это была Катя. Она не отличалась от своих соседок ни костюмом, ни цветом волос. Но Добров понял, в чем дело — у девушки было заплаканное лицо. Следы слез делали его настоящим.

— Катя, зайдите ко мне через минуту, — на ходу бросил он. Она испуганно взмахнула ресницами.

Поговорив с офис-менеджером, он вернулся в кабинет. Возле двери его уже поджидала Катя, нервно теребя блокнот. Пальцы ее дрожали.

Он подождал, когда она усядется, и участливо спросил:

— У вас что-то случилось?

Новый испуганный взмах ресниц и новый поток слез. Добров отдыхал взглядом на ее живом лице. Он думал о том, до чего странно устроен мир: горе делает человека настоящим, заставляет забыть о навязанной роли, стать естественным.

— Вы поплачьте, Катя, не стесняйтесь, — подбодрил он. — Вас кто-то обидел?

Она отчаянно потрясла головой.

— Знаете, Катя, сегодня в офисе ваше заплаканное лицо показалось мне единственно живым. Мы, все остальные, выглядим бездушными куклами, — вздохнул он.

Она с еще большим трагизмом покрутила головой:

— Не говорите так, Борис Сергеевич! Вы не знаете, какая я! Не знаете, что я сделала! И поэтому жалеете меня!

— Что вы могли такого натворить? — снисходительно поинтересовался он, хотя в его планы не входило заставлять ее исповедаться. Ему просто было необходимо увидеть перед собой настоящее, неофисное лицо. Ему было не по себе, и он позавидовал женской способности выплакаться.

— Вот и могла! — Девушка подняла на него опухшее от слез лицо. — Это я рассказала Краснову о доходах фирмы!

Добров молча посмотрел на нее. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Он довольно долго молчал. Затем спросил:

— Зачем?

Она вновь разразилась слезами. Добров пододвинул Кате салфетки.

— Зачем? А я знаю — зачем? Мы встречались с ним. Ну, нас познакомили. И мы…

— Он ваш любовник? Катя кивнула:

— Был. Да, Краснов был моим любовником. А потом у нас на фирме появился Дима…

— С Димой вы… тоже? — поразился Добров, чем вызвал У девушки новый поток слез.

— Нет! Конечно же — нет! Дима порядочный, у него семья… Но ведь именно в таких почему-то влюбляются дуры, подобные мне!

— Из-за любви к Диме вы дали отставку Краснову? — догадался Борис, подвигая Кате пепельницу. — Курите.

— Спасибо. Да, конечно, я не могла больше встречаться с Красновым. Сказала, что люблю другого. Он как-то узнал, что этот другой — Дима. Краснов был в бешенстве. А потом решил как насолить. Вы не сомневайтесь, я бы все равно к вам пришла..