Тайна двухколесного экипажа - Фергюс Хьюм

— Держитесь рядом со мной, — шепнул Килсип, прикоснувшись к руке адвоката. — Здесь можно наткнуться на неприятных клиентов.

Было не совсем темно, ибо в воздухе висела та светящаяся дымка, которую так часто можно наблюдать в австралийских сумерках, и ее света хватало, чтобы сделать мрак проницаемым для взгляда. Килсип и адвокат для безопасности шли посредине улицы, чтобы никто не накинулся на них неожиданно, и время от времени замечали то мужской силуэт, испуганно отступающий в тень, с одной стороны, то какую-нибудь женщину с растрепанными волосами и почти голой грудью, высовывающуюся в окно, чтобы глотнуть воздуха, с другой. В сухой канаве играли дети, и их еще звонкие голоса разносились причудливым эхом в темноте, сливаясь с пьяной песней какого-то мужчины, бредущего на заплетающихся ногах по грубым камням мостовой. Время от времени проходили группки китайцев в бледно-голубых блузах, которые либо гомонили резкими голосами, как стая попугаев, либо шли совершенно молча, с по-восточному невозмутимыми лицами. Кое-где сквозь приоткрытые двери струился теплый свет, и за ними было видно монголоидов, собравшихся вокруг столов поиграть в фантан или же собирающихся оставить соблазны любимого времяпрепровождения, чтобы пройти мягкой походкой до одной из многочисленных харчевен, где дожидались покупателя уже приготовленные аппетитного вида куры и индейки. Килсип, свернув налево, повел Калтона по другой, еще более узкой улочке, тьма и мрак которой заставили адвоката содрогнуться и подумать, как вообще люди могут жить в таком сумрачном месте.

Наконец, к облегчению Калтона, которого темнота и узость улиц, по которым они шли, наполняли тревогой, сыщик остановился у одной из дверей, отворил ее и, поманив за собой адвоката, шагнул внутрь. Калтон последовал за ним и оказался в темном вонючем коридоре с низким потолком, в конце которого мерцал огонек. Килсип взял спутника под локоть и осторожно повел вперед. Эта предосторожность была весьма уместна, поскольку ноги Калтона то и дело соскальзывали в дыры на гнилых досках пола, да еще со всех сторон слышались крысиная возня и писк. И как только они добрались до конца туннеля, а по-другому это нельзя было назвать, свет неожиданно погас и их поглотила полная темнота.

— Эй, открути фитиль! — крикнул сыщик требовательным тоном.

Как видно, воровской жаргон здесь хорошо понимали, ибо в темноте послышались шорох, приглушенный голос, и кто-то зажег свечку. Калтон увидел, что свечку держит девочка. Она сидела на корточках, прислонившись к влажной стене. Спутанные густые черные волосы обрамляли сердитое бледное личико. На сыщика она смотрела вызывающе, но со страхом.

— Где матушка Побируха? — спросил Килсип, коснувшись ее носком туфли.

Подобная фамильярность, похоже, возмутила девочку, и она быстро поднялась.

— Наверху, — ответила она, мотнув головой в сторону стены справа.

Глаза Калтона уже немного привыкли к темноте, и, проследив за ее взглядом, он различил зияющий черный провал, за которым, видимо, находилась лестница.

— Только сегодня вы от нее ничего не узнаете. Она уже собирается пить.

— Не твое дело, что она делает или собирается делать! — прикрикнул Килсип. — Веди меня к ней.

Девочка угрюмо смерила его взглядом и повела за собой в черный провал и вверх по лестнице. Лестница оказалась такой шаткой, что Калтон испугался, как бы она не рассыпалась прямо у него под ногами. Пока они медленно взбирались по сломанным ступеням, он крепко держался за руку спутника. Наконец они остановились у двери, через трещины в которой виднелось слабое мерцание света. Тут девочка неожиданно громко свистнула, и дверь отворилась. Следуя за своим маленьким проводником, Калтон и сыщик прошли через дверной проем. Удивительная сцена открылась им. Небольшая квадратная комната с низким потолком, с которого клочьями свисали заплесневевшие изодранные обои. С левой стороны, в дальнем конце, на чем-то, напоминающем низкие нары, в ворохе старых грязных тряпок лежала женщина, почти голая. Выглядела она нездоровой — ее голова дергалась то в одну сторону, то в другую, и время от времени надтреснутым голосом она исторгала обрывки песен. Середину комнаты занимал грубый стол, на котором горела сальная свеча, едва рассеивавшая тьму, и стояла полупустая прямоугольная бутылка шнапса с треснутой чашкой рядом. Напротив этих следов веселья сидела старуха, а перед ней на столе лежала разложенная колода карт. Она явно гадала по ним довольно хмурого вида молодому человеку, который открыл дверь и теперь смотрел на сыщика исподлобья, безо всякого дружелюбия. На нем была засаленная коричневая бархатная куртка, вся в заплатах, и широкополая черная шляпа, надвинутая на глаза. Глядя на выражение его лица, мрачное и мстительное, судья решил бы, что линия его судьбы проходит где-то между «Пентриджем»[11] и виселицей.

Когда адвокат и сыщик вошли, гадалка подняла голову и, прикрыв глаза худой рукой, с любопытством на них посмотрела. Калтону подумалось, что он еще никогда не видел такой отвратительной старой карги. Воистину ее уродство было достойно карандаша Доре: лицо, все изрезанное и испещренное бесчисленными морщинами, темными от въевшейся грязи; седые косматые брови, хмуро сдвинутые над парой пронзительных черных глаз, свет в которых не смог погасить даже преклонный возраст; крючковатый нос, похожий на клюв хищной птицы; тонкогубый беззубый рот. Пышные, почти совершенно белые волосы ее были собраны на затылке в большой пучок, перетянутый куском грязной черной ленты. А что касается ее подбородка, то Калтон, увидев, как он дергается туда-сюда, невольно вспомнил строчки из «Макбета»:

В общем, она являла собой неплохой портрет парки.

Когда они вошли, старуха ощупала их недобрым взглядом и осведомилась:

— Какого черта им надо?

— Хотят твою бутылку забрать! — крикнула девочка, рассмеялась и, тряхнув головой, откинула спутанные волосы.

— Убирайся, паршивка! — каркнула старая карга и пригрозила ей кулаком. — Или я вырву у тебя сердце.

— Да, она может идти, — сказал Килсип, кивнув на девочку. — И ты проваливай, — бросил он молодому человеку, который все еще держал дверь открытой.

Поначалу тот, похоже, хотел оспорить приказание сыщика, но потом передумал и ушел, бормоча себе под нос что-то вроде «бесова девка, и кого только притащила». Девочка последовала за ним. Ее уход был ускорен матушкой Побирухой, которая со скоростью, достигаемой лишь долгой практикой, стянула с ноги туфлю и метнула ее прямо в голову кинувшегося прочь ребенка.

— Погоди у меня, Лиза! — завопила старуха и зашлась площадной бранью. — Я тебе голову оторву!

Лиза в ответ презрительно расхохоталась и скрылась за растрескавшейся дверью, захлопнув ее за собой.

Когда она исчезла, матушка допила то, что было в надтреснутой чашке, и деловито собрав старые замусоленные карты, вкрадчиво улыбнулась и посмотрела на Калтона.