Пуле переводчик не нужен - Борис Кудаев

Все полковые советники были поражены, когда на совещании перед учениями Михаил Иванович приказал начинать наступление в 11 часов дня. Он достигал этим сразу нескольких целей: ломал устоявшийся после Отечественной войны в русских умах (и преподанный арабам в наших училищах и академиях) стереотип: начало крупного наступления – в полпятого утра. (Вспомните стихи: «Рано утром на рассвете, когда мирно спали дети, Гитлер дал войскам приказ…») И через полчаса после начала движения танки уже не могли ориентироваться по солнцу – оно было в зените и не указывало никакого направления – ни на запад, ни на восток. Пришлось полагаться на танковые компасы, которым так не любили доверяться арабы. И третье – он заставил арабов пропустить традиционное время полуденной и послеполуденной молитв. Это – вовсе не прихоть. Живя в России, трудно представить себе, каких усилий стоит сломать вековую привычку – стать в полдень на молитву и полностью отрешиться от земных мыслей – о наступлении, о направлении главного удара, о необходимости точно в полночь выйти к понтонной переправе через Нил… В этом разница между христианской и мусульманской молитвой. Христианин просит что‑то для себя, для родных, для своей страны, наконец. Его молитва может быть короче или длиннее, может меняться день ото дня, год от года. А мусульманин в уме всю жизнь произносит строго установленные формулы восхваления Всевышнего, своего безусловного подчинения его воле, благодарности родителям за рождение и пророку за наставление на путь истинный… Но, чтобы стать на молитву, надо остановить танки, пройти обряд омовения – то есть мыться можно и чистым песком пустыни, но для этого надо «разуться, обнажить ноги и голову, и совершить ритуал малого гусуля, три раза обмыв руки, три раза лицо, один раз шею и голову и три раза ноги, совершая омовение справа налево…». Зная арабских офицеров, можно было не сомневаться, что они не будут, как их далекие предки, мыться песком пустыни и прибегнут к услугам своих денщиков – «подай воды, мыло, полотенце, расстели намазлык – молитвенный коврик»… И раз уж остановились и помолились, стоит ли запускать ревущие двигатели, не попив чаю? Ну а какой же чай без печенья и последующей неторопливой сигареты! Словом, две молитвы – два часа. Прощай, оружие!

Но все меняется в этом мире, и на этот раз арабы показали себя настоящими львами родной своей пустыни… Ведь она занимает так много места в жизни каждого араба. Недаром они любят называть себя «бадау» – бедуинами. Эти люди, привычные к безмолвию Сахары и одиночеству, – настоящие индивидуалисты. Если они почувствуют себя элитой, пусть даже эта элитарность заставит их жить в оазисе за сто километров от вожделенного Каира, они способны многое вынести. По-русски пустыня, по английски desert – покинутое, пустое место. Но пустыня для бедуина – вовсе не пустое место. Сахара… Тарик Сахарави – пустынная дорога, так зовут великий путь из Асуана через Фивы, Асьют, Файюм, Хелуан, Гизу, Каир и Эль Аламейн в Александрию. Саха – значит «здоровье» на арабском. Хар – значит «жарко». Благотворная жара. Каир – из‑за Сахары, кстати – великолепный почечный курорт…

Больше мы не ссорились с Михаилом Ивановичем никогда. Генерал Малашенко, советник Генштаба, когда очень злился на Сошникова, бурчал так, чтобы было всем слышно: «Ходят тут двое, друг на друга похожие, один генерал-майор, другой капитан. Эта дружба добром не кончится!» Он ошибался. Прошло три года, и я получил в Краснодаре письмо, в котором генерал Сошников сообщал мне, что его назначили главным военным советником в Йемен, и приглашал стать его референтом. Мы с моей супругой Верой стали собираться в дорогу. Сана – не Каир, но быть референтом главного военного советника страны доводится одному переводчику из многих сотен. В Индии мне для этого пришлось полгода отработать в Бомбее, на флоте, и три месяца в Туглахабаде – на ракетном заводе. А если учесть, что я не был москвичом и не был русским, то стать референтом главного советника по его собственному выбору было неожиданным чудом. Хотя я и готовился к этому всю жизнь. К тому же мы с Верой были лично знакомы с министром обороны НДРЙ. Сидя в интуристовском ресторане на приеме в честь его визита, он, немного кокетничая перед Верой, с глубоким вздохом объяснял нам: «Нет, все эти разговоры о том, что я крупный землевладелец, – абсолютная ерунда! У меня ровно столько земли, сколько ее есть под моими ногтями – я ведь крестьянский сын!»… Интересно, вспоминает ли он о своем крестьянском происхождении после объединения Южного и Северного Йемена…

Traduttori – trattori.

Переводчики – предатели.

Итальянская пословица

Я уже привык, что из‑за моей кавказской внешности при пересечении границы в обратном направлении, то есть по дороге домой, «меры пресечения» по отношению ко мне всегда были вдвое жестче, чем к другим пассажирам моего рейса. Если их пропускали «не глядя», меня просили открыть один из чемоданов и портфель-«дипломат». Если их проверяли выборочно, то мои вещи смотрели все. Если их досматривали с пристрастием, то меня обыскивали. Я привык и не делал из этого трагедии. Но на этот раз что‑то было не так, как всегда. Меня пригласили в отдельную комнату и обыскали. Чемоданы все перешерстили. Я заметил, как после осмотра большого кофра молодой таможенник посмотрел на старшего и еле заметно отрицательно покачал головой. Они что‑то искали и не находили. Но они знали, что ищут. Искать можно по‑разному. Если ищут золото или бриллианты, то и пасту зубную из тюбика выдавят, и растворимый кофе просеют. Нет, до этого не доходило. Они искали что‑то большее, чем брикет мыла, и меньшее, чем обувная коробка. Искали, но не нашли. Надо было спасать положение. Старший обратился ко мне и сказал: «А, между прочим, такие ручки, с раздевающимися женщинами, можно причислить к порнографии!» Ну что ты, бедняга, мелешь. Незачем тебе изобретать для меня причину этого досмотра. Именно потому, что я – кавказец, и знаю, что не надо противника загонять в угол. Это опасно. Лучше дать ему уйти с достоинством. У нас это называется – сохранить лицо. Я подыграл ему: «Пожалуйста, конфискуйте их, я просто не знал, что они так классифицируются. Вез несколько штук – сувениры друзьям. Только на службу не сообщайте!» Таможенник подхватил возможность проявить милосердие и важно заявил: «Наверное, можно будет обойтись без составления акта…» На том и порешили.

Только приехав домой, я понял, что искали таможенники. Последнюю неделю перед отъездом мы старались не сдавать белье в прачечную – оно бы не вернулось. Просто собирали майки и трусы в полиэтиленовый пакет. Я распаковывал чемоданы, и мама сказала – выложи белье в бак стиральной машины. Когда я вытряхнул содержимое пакета на пол в ванной, что‑то глухо стукнуло. Завернутой в трусы и майки оказалась книга Иэна Флеминга «Из России с любовью». Молодой таможенник побрезговал копаться в грязном белье, а книга была в мягкой обложке, вот ее и не нашли. Но ведь искали. Значит, знали, что она должна быть там. Кто‑то спрятал ее туда. Не положил, а спрятал. И «стукнул». Если бы просто положил, то я мог утром, укладывая в чемодан бритвенные принадлежности, заметить книгу о российских приключениях Джеймса Бонда. Книги Флеминга мне не очень нравились, но фильмы с Шоном Коннери я пересмотрел все. Беда только, что за провоз этой книги в СССР я сразу бы стал «невыездным».