От сумы до тюрьмы - Александр Белов

Второй тип — это человек, безусловно уверенный в истинности своей веры, религии, идеологии. Поэтому нельзя, глупо говорить о ком-то, что он ваххабит, и поэтому — террорист. Нет, когда он взрывает, положим, автобус со школьниками, он уверен в том, что действует во благо своего этноса или религии. Он это не для себя, а для своих добро делает и жертвует собой. Он рожден со склонностью к такого рода решению своих и чужих проблем и поэтому выбрал себе ваххабизм в качестве все объясняющей и регулирующей концепции. Он сознает свою нравственную чистоту и превосходство над другими, над обыкновенными грешниками, теми, кто неправильно верует и живет. И считает, что имеет в силу этого право сделать людей, весь мир лучше и чище. Это своего рода гордыня.

— Минуточку, — возмущался Павел Викторович. — Что же, по-вашему, большевики шли на большой террор и экспроприацию экспроприаторов не ради улучшения положения беднейших масс? Не для того, чтобы вывести их к свету — к образованию, свободе, равенству, и дать им счастливое бытие?! А из гордыни?

— Большевики были уверены в своем праве загнать человечество железной рукой в счастливое будущее. И для этого они принялись уничтожать целые классы, миллионы людей, которые казались им лишними в новом обществе или мешали его построению! Зачем, разве нельзя было сделать по другому? Вон, коммунист Энгельс улучшил для рабочих своей фабрики социальные условия. Кто мешал всем этим социалистам-коммунистам, борцам счастье народное — Ленину, Троцкому, Сталину, раз они такие умные, устроить рабочим приличное человеческому званию бытие? Без всяких массовых убийств и гражданских войн. Они не о рабочих думали, а о решении абстрактных идеологических задач. Это было для них важнее, чем слеза ребенка.

— Ну-у… Как бы там ни было, а они покончили с безработицей и с голодом, — упрямо аргументировал свое мнение Пчелкин.

— Разве? — удивился астрофизик. — Ну, безработица была, только скрытая. Когда десять человек работу за одного выполняли. А что до голода, то ведь Хрущев на склоне лет удивлялся, почему при социализме картошка пропадает, и не мог объяснить.

— Ну, в любом случае, такого, как сейчас, не было! Чтобы старики по помойкам рылись!

— Минутку, минутку, — ? заерзал на стуле Холмогоров. — Такого? Да сейчас — рай в сравнении с тем, что было еще двадцать лет назад. Да, много сегодня тех, кому на кусок колбасы не хватает.

Но это же не сравнить с тем, что творилось в те годы, когда за элементарными продуктами надо было полдня давиться в очереди, а перед этим еще полдня трястись электричке! А у деревенских бабок пенсия была аж девятнадцать рублей!

— Ну, это было давно, — парировал Пчелкин. — А двадцать лет назад, между прочим, колбаса стоила два двадцать. А белый хлеб — тринадцать копеек. Факт?

— Факт. Но в тысяча девятьсот четырнадцатом году два фунта колбасы стоили копейку, а хлеб — четверть копейки! Получал квалифицированный рабочий, конкретно — отец будущего советского премьера Косыгина — сто рублей. При Косыгине пусть даже рабочие-аристократы зарабатывали триста рублей в месяц, хорошие по тем временам деньги, но цены стали в сто раз выше! Вот и получается — что бы ни болтали террористы от государства всех времен и народов, а все равно в конечном счете у них выходит борьба против всеобщего счастья, а не за него.

Поскольку Павлу Викторовичу редко удавалось переспорить своего ученого, закаленного в научных дискуссиях, гораздо более эрудированного оппонента, он страшно расстраивался, вплоть до злоупотребления валерьянкой и корвалолом.

И Холмогоров, видя что ситуация выходит из-под контроля, решил вернуться домой, несмотря на всю опасность и непредсказуемые последствия такого решения.

Директор «Соснового бора» Лариса Генрихов — на Шубина готовилась к беседе с бабушкой одной из своих воспитанниц. Когда секретарь сообщила ей, что та ждет в приемной, Шубина велела ее просить и встала из-за стола.

— Я хочу забрать свою внучку! — заявила посетительница прямо с порога ее кабинета. — Почему мне ее не отдают? — пожилая сухопарая дама, несмотря на жару, по самый подбородок была плотно завернута в золотую парчу.

— Здравствуйте, госпожа Губайс, — директриса, любезно улыбаясь, вышла ей навстречу. Сия дама была женой и тещей очень влиятельных политиков, поэтому с ее капризами приходилось считаться. — Присядьте, пожалуйста!

— Да не хочу я сидеть! Я хочу забрать свою внучку!

— И заберете. Но не откажите в любезности, объясните, что вас не устраивает?

— Все! Меня тут у вас все не устраивает! — дама, поколебавшись, все-таки села, выпрямив спину и сжав колени. — Мы сами учились в обычных школах, и дети наши учились там же. И ничего, слава богу, выросли нормальными гражданами! А вы тут устроили: питомник для элиты? Слово-то какое-то… лошадиное. Глупости все это. Наши дети не коровы, чтобы их разводить и это… селекционировать! Тоже мне выдумали!

— Ах, вот оно что, — удивилась озадаченная такой агрессивностью Лариса Генриховна и возвратилась в свое кресло. — Вы хотите вернуть девочку в обычную школу?

— Конечно! Она должна уметь жить и общаться с обычными людьми. Посты, богатство это знаете, нечто такое… эфемерное. Сегодня есть, завтра нет. Как говорится, от тюрьмы и от сумы не зарекайся. А у вас еще к тому же и не образование — она получает, а вообще черт-те что! За такие бешеные деньги, которые мы вам платим, девочка должна сама мыть туалеты?

— Помните, еще Антисфен несколько тысяч лет назад говорил: «Пусть дети наших врагов живут в роскоши!» И вся дальнейшая история подтвердила: ничто так не калечит детей, обрекая на горе родителей, как роскошь и безделье!

— Знаете, не учите меня! Работа моей девочки — учиться. И этого вполне достаточно! Но вы же не даете даже элементарных знаний. Катенька даже не имеет понятия о теореме Пифагора! Она поговорку, про Пифагоровы штаны восприняла, как намек на гермафродита! Это уже ни в какие ворота! Вы кого нам растите? Неучей и так больше чем достаточно. Короче, верните мне документы, я забираю внучку!

— Вот оно что… Ну что ж, это ваше право. Только… Вы слышали про дочь Куриенко? Он, кажется, с вашим мужем работал?

— Ну, слышала, что его девочка пристрастилась к наркотикам. Ну, от этого и здесь никто не застрахован, — пренебрежительно усмехнулась бабушка.

— Застрахован. У нас, мы гарантируем, дети наркоманами никогда не станут. Кроме того, там ведь не только наркотики. Там и выкидыш в пятнадцать лет, и целый букет инфекций. Хорошо хоть без СПИДа пока обошлось.

— Не запугивайте меня! Это судьба! В теплице нормального человека не вырастишь! А без образования в наше время… Вы что, хотите из Катеньки домработницу для кого-то сделать? К чему эти ваши конспекты о разновидностях мужей?! Этому вы их вместо геометрии учите?

— Уважаемая Полина Николаевна. Вы, разумеется, вправе, распорядиться судьбой своей внучки. И то, как прекрасно вы воспитали своих детей, говорит, что вы, безусловно, ничего не станете делать ей во вред. И конечно, мы виноваты, что не проинформировали вас подробно о нашей программе. Но уделите мне несколько минут… Все равно вашей внучке нужно время, чтобы собрать вещи… Вспомните матерей-одиночек, которые никогда не были замужем. Вспомните брошенных жен и жен, избиваемых мужьями…