Притчи, приносящие здоровье и счастье - Рушель Блаво

Как заболела Айгуль, так старый Асфат призадумался, а так ли прав был он, что не послушал родную дочь? Так ли честна перед ним жена его Багита и так ли заботятся она и дочь ее Амиля о процветании его хозяйства? Тем более что и хозяйство за те несколько дней, что лежала в забытьи Айгуль, стало в упадок приходить, ведь Багита и Амиля работать по-прежнему не хотели. Призадумался Асфат, да что он мог сделать? Только слезы и мог проливать по дочери своей Айгуль, кровиночке родной. Зато котик Малик, как только заболела нежная Айгуль, хозяйка его, из веревки выпутался и к ней на постель пришел. Асфат не разрешил забрать Амиле котика, так что тот днями и ночами, громко мурлыкая, терся серебристой спинкой о лицо, руки и шею своей хозяйки, а как засыпал, так все на шею Айгуль укладывался. И стала девушка поправляться. Сначала жар спал и сознание вернулось, а потом и нарывы в горле заживать начали. Котик с ее постели не слезает, все на шею забирается, а от него тепло и приятно, и горло болит все меньше и меньше, да и старый Асфат перестал на целые дни исчезать из дома, теперь он проводил эти дни у постели своей любимой дочери. Да недолго так было. Как только поднялась Айгуль с постели, так старый Асфат поспешил отправиться из дому, а злая Багита вновь погнала девушку за водой, хоть и шаталась та от слабости, точно былинка в степи на вольном ветру. Айгуль и пустого ведра не поднять, а Багита ей два в руки дала да коромысло в придачу: «Нечего прохлаждаться, на постели валяться, когда мы с Амилей все истомились, по хозяйству трудясь». (Они и правда немножко похудели за те дни, пока Айгуль болела.) Дошла Айгуль до колодца и без сил опустилась на землю. Где ей донести до дому два ведра воды! И с земли подняться сил нет! А Малик за Айгуль побежал, потому что никто больше его не привязывал. Лежит Айгуль на земле у колодца, думает свою горькую думу, а Малик – рядом, трется о свою хозяйку серебристым тельцем да поет свои кошачьи песни. И не заметила Айгуль, как задремала.

Очнулась девушка от вечерней прохлады. Небо из голубого постепенно становилось синим, и вот уже луна осветила мир своей красотой. Испугалась Айгуль: скоро вернется домой ее отец Асфат, а она до сих пор воды не принесла! Поднялась она и только взялась за ведра, как увидела идущую к ней лунную дорожку. Залюбовалась Айгуль чудом таким, а Малик вдруг по дорожке вверх бросился! Звала девушка своего котика, звала, а он все выше и выше поднимается, да нет-нет и обернется, и громким мурлыканьем точно зовет за собой свою хозяйку.

Не смогла оставить Айгуль своего маленького друга одного в ночном небе и пошла за ним по лунной дорожке. Давным-давно на луне появилось первое пятнышко. Если внимательно вглядеться в него, можно увидеть девушку – прекрасную Айгуль, цветок, рожденный лунным цветом. В то же время рядом с луной засветилась маленькая голубая звездочка – котик Малик всегда рядом со своей хозяйкой, и его голубые глаза придают этой звездочке такой необычный цвет. Я рассказал вам, как появилась в небе первая звездочка и как первый человек появился на луне. Откуда же взялись в небе другие звезды, а на луне – другие люди, про то и истории будут другие, и сколько звезд на небе, сколько пятен на луне, столько и историй.

А старый Асфат прогнал злобную Багиту и ее дочку Амилю из дома вскоре после того, как пропала Айгуль. И долго вечерами он глядел на небо и гадал, откуда на луне появилось пятнышко, так напоминающее девушку, прекрасную и нежную, точно цветок, а рядом – голубая звездочка? И пусть не знал старый Асфат правды, но на сердце у него становилось чуть-чуть легче.

Беда тому, чье сердце оскудело,

Чьи мысли черные рождают злое дело,

Чью душу ревность желчью наполняет.

Болезни иссушат ревнивца тело.

А тем, кто любит, благостью небес

Миры даются, полные чудес,

Уходят прочь болезни и печали.

Для новой жизни любящий воскрес.

В те далекие времена в благородной и царственной Бухаре правил эмир, который, как ни восхваляли его многочисленные придворные, мудрецы и поэты, сам ни благородством, ни царственностью не отличался. Вы, наверное, думаете, что за всю долгую и славную историю Бухары он был единственным эмиром, к которому невозможно было отнести эпитеты, навечно закрепленные за этим дивным городом? Вы ошибаетесь. Немало эмиров, не отмеченных ни благородством, ни царственностью, правило в Бухаре за всю ее долгую историю. Но не надо думать, что никогда не было в благородной и царственной Бухаре благородных и царственных эмиров! История Бухары – долгая, много, очень много столетий знает Бухару мир Востока, и неужели за все эти столетия ни разу не было в Бухаре благородного и царственного эмира? Этого просто не может быть!

Но в то время, о котором я собираюсь вам рассказать, в Бухаре правил эмир, больше всего на свете чтящий золото, драгоценные камни и свою персону, потому что как было не чтить «всесильного, всемогущего, великого, всепобеждающего, наимудрейшего…» и так далее, и так далее, ибо бесконечен напев хора льстецов. Поэтому этот эмир развел вокруг себя множество льстецов, одних поэтов не меньше пятидесяти штук трудились ради прославления эмира. А мудрецы! Их при дворе эмира было меньше, чем поэтов, всего четыре штуки, и труд их заключался в том, чтобы звезды по небу плыли в угоду эмиру и никогда не предвещали ничего, кроме благоденствия его правления и долгих лет счастливой жизни. Но и я, и вы, и любой разумный человек знает, что звезды, странники небесные, плывут по небу и складываются в созвездия единственно по воле Аллаха, а не придворных мудрецов, а эмир, видимо, этого не знал, то есть, кроме прочего, он был еще и глуп.

Для того чтобы казна эмира пополнялась постоянно, по Бухаре разгуливали толпы сборщиков налогов, а стража никого не пропускала в город и не выпускала из него, как следует не обчистив. Эмир содержал большую стражу, чтобы в случае бунта или войны было кому защитить его особу, его казну и его гарем (именно в таком порядке: гарем свой эмир очень ценил, но меньше прочего, потому что силы его были уже на исходе, а средств на содержание гарема уходило очень много).

Эмирская стража в то далекое время была всем широко известна своим сребролюбием. Богатые купцы доставали перед городскими воротами свои драгоценности и спешили отдать их доблестным стражам, чтобы не лишиться большего, и даже бедные крестьяне, возвращавшиеся вечером с базара домой, в деревню, рисковали расстаться со своими жалкими медяками. И если вы думаете, что стражи пеклись о казне эмира, то вы так же наивны, как сам эмир, потому что он думал именно так, и был он единственным во всей благородной и царственной Бухаре, кто так думал. Реки и ручьи, вытекающие из широкой денежной реки, текущей в казну эмира, и впадающие в карманы стражников, были полноводны и глубоки. Впрочем, то же можно сказать и о сборщиках налогов, и о многих, многих других, через чьи руки текли в казну эмира деньги.

Но не о них сейчас речь, а об одном из эмирских стражников. Нет, даже не об одном из прочих, а о самом главном стражнике, о начальнике всей эмирской стражи. Звали начальника эмирской стражи Асланбеком, и жадностью своей Асланбек превосходил всех своих подчиненных, вместе взятых. Как только видели люди Асланбека, проезжающего на великолепном арабском жеребце по улицам Бухары, так спешили поскорее укрыться в своих домах, и даже великий бухарский базар затихал в тех местах, куда направлял коня храбрый стражник Асланбек. Начальник эмирской стражи на редкость талантливо изобретал причины, по которым люди должны были платить ему. Если человек живет в гостях, то обязан заплатить гостевую пошлину, а те, у кого он гостит, в свою очередь – налог за гостя; если же человек едет в паломничество к святому месту, – а в благородной и царственной Бухаре есть места, прославленные своей святостью, – то обязан он заплатить страже за то, что сберегает она святыню от разбойников… Велика была фантазия незабвенного Асланбека. В отличие от эмира Бухарского Асланбек был в расцвете сил и стремился регулярно пополнять не только свои сундуки, но и свой гарем. Не давало покоя доблестному воину то, что его многочисленные жены и наложницы рожают ему только дочерей. Асланбек был очень высокого мнения о себе и мечтал о сыне, чтобы продолжить свой род.