Будь у меня твое лицо - Фрэнсис Ча

Я и подумать не могла, что Суджин умчится в свободное плавание, но она воспользовалась первым же выпавшим шансом. Шаг за шагом она строила новую жизнь в Сеуле, в каждом письме сообщая нам, что слово «лоринг» здесь ни о чем людям не говорит. Две другие девочки вскоре последовали ее примеру и тоже отправились в Сеул. А я первой добралась до Америки – в смысле не будучи удочеренной.

– Хочешь еще? – Чжэ указал на мой пустой стакан, почему-то кажущийся сейчас очень тяжелым.

– Не откажусь.

– Здесь полно спиртного, тебе не придется спускаться!

Чжэ направился к одной из полок позади меня. Она служила баром: там стояли хрустальные бокалы и графины с напитками янтарного цвета. Остановившись, Чжэ вопросительно глянул на меня:

– Ну, если только ты не хочешь опять клюквенного коктейля…

– Нет, все в порядке. Виски подойдет.

– Вот, – ответил Чжэ, наполнив стакан и протянув его мне, затем вновь развернулся и налил себе. – В ведре на столе лед.

Мы разговорились о школе. Чжэ рассказал, какие преподаватели ему нравятся, а каких лучше остерегаться; в каких кафе можно спокойно позаниматься и где покупать все для творчества. Голос звучал приятно: Чжэ оживился, болтая об интересных ему вещах. Мне он казался намного более живым, чем другие знакомые студенты. Воодушевленный, он вел себя так открыто и просто, что я, отвыкшая от подобного в Нью-Йорке, была тронута.

– А еще я слышал, что в библиотеке неплохо платят, – добавил он. – Если ты, конечно, ищешь подработку. Не думаю, что ты… – Тут он смущенно запнулся. И даже это показалось мне милым.

– На самом деле, у меня уже есть работа, в одной из галерей. – Я решила не говорить, что это галерея Руби и что там-то мы и познакомились.

– О, круто! – сказал Чжэ с облегчением. Он явно беспокоился, не обидел ли меня, и это еще больше расположило меня к нему.

Не успев опомниться, я подалась вперед и поцеловала его в щеку. Это был просто чмок, и тут же я откинулась на спинку стула – мой поступок удивил нас обоих. Чжэ улыбнулся и, нежно и плавно взяв мои руки в свои, потянул меня к дивану, а затем начал целовать. Его холодные влажные губы пахли виски.

– Ты такая красивая, – прошептал Чжэ. – Твои волосы словно с картины. Я рад, что заговорил с тобой там, внизу…

Я рассмеялась совершенно без причины и прижалась к нему. Мягкий диван, окружавшие нас книги, жар, ощутимый даже сквозь свитер Чжэ… меня охватило волнение. Щеки горели, а хип-хоп, который внизу казался оглушительным, сейчас звучал успокаивающе тихо.

Я не знала, куда бежать, и мне было невероятно хорошо.

Вдруг дверь открылась, и в комнату вошел Бен-джун, а за ним – Ханбин. Увидев нас в объятиях, они остолбенели. Бен-джун произнес:

– Привет, это еще что? Я думал, ты даже имени ее не помнишь!

Я покраснела, но Чжэ лишь засмеялся и невозмутимо парировал:

– Я просто притворялся, что мне она неинтересна.

Бен-джун тоже рассмеялся, но вид у него был озадаченный, словно он уже думал о чем-то другом. Я взглянула на Ханбина. Тот смотрел на нас сверху вниз ледяным взглядом.

– Мы разговаривали о работе Михо в галерее, – произнес Чжэ. – Тебе нужно заглянуть туда, Бен-джун. Разве ты не говорил, что хотел приобрести что-нибудь для кухни?

Бен-джун поморщился, будто у него заныли зубы, и ответил:

– Да, но я думаю о весьма специфичной детали, поэтому, скорее всего, обращусь за советом к моему декоратору…

Тут меня охватил ужас: а вдруг Ханбин подумает, будто я что-нибудь о себе приврала для красного словца?

– Я работаю в галерее Руби, – ответила я, отведя глаза. – У нее очень красивые подборки, хоть это и студенческая галерея.

– Ого, в галерее Руби? – Бен-джун смутился. – Да, точно, я слышал о ней… там лишь студенческие работы?

– Пока да, – кивнул Ханбин. Он смотрел на книги, водя пальцем по корешкам. – Это практика для нее.

– Конечно, – зачастил Бен-джун. – Что ж, надо пойти для дружеской помощи. Посмотреть работы юных художников, которые достойно заменят нынешних! – Он хохотнул, глянул на Ханбина и спешно добавил: – В смысле не то чтобы Руби нуждалась в помощи…

– Это небольшой проект, который она затеяла для развлечения, – отчеканил Ханбин. – Михо может рассказать поподробнее.

Он даже не взглянул на меня, и от этого мне стало дурно. Сердце прыгало, замирало и падало одновременно. А что творилось с моим лицом! Оно пылало. Может, и хорошо, что Ханбин смотрел в сторону.

– Вот. – Чжэ подлил в мой стакан виски и протянул мне. – Кто-нибудь хочет еще?

Бен-джун согласился. Чжэ налил и ему.

– Ты вся красная, – резко сказал Ханбин. Подняв глаза, я поняла: он обращается ко мне. – Ярко-красная.

Я коснулась ладонями щек и удивилась, какие они горячие.

– Возможно, тебе лучше перестать пить, если не хочешь выглядеть так дико, – закончил Ханбин.

– Просто принимай фамотидин, – посоветовал Чжэ. – Им и я пользуюсь, потому что тоже жутко краснею. Вот. – Достав из кармана кошелек, он вытащил упаковку белых пилюль и протянул мне.

– Уже не поможет, их нужно принимать до выпивки, – заметил Ханбин.

Я не знала, что такое фамотидин. Лекарство или вообще наркотик? Но мне было не до вопросов. Я взяла таблетки и убрала в сумочку.

– В следующий раз попробую, – слабым голосом произнесла я. – Мне нужно в уборную.

Мне было необходимо увидеть себя в зеркале – так ли дико я выглядела? Выходя из кабинета и минуя Ханбина, я услышала его тихий голос:

– Тебе лучше уйти, Михо. Не позорься. Это очень неловко.

Едва дверь закрылась, по моим щекам потекли слезы. Я поспешила в ванную, которая располагалась прямо по коридору. Запершись там, я разрыдалась по-настоящему, но, увидев себя в зеркале, в ужасе остановилась. Мое лицо, покрытое красными пятнами, исказилось. Оно правда выглядело дико. Понурив голову, я закрыла глаза.

Я сгорала от стыда. «Разве ты не лоринг?» – сказали бы девочки из центра, увидь они меня сейчас. «Перестань быть таким лорингом», – я прямо слышала, как они глумились. Ведь даже мы втайне использовали это слово – и по отношению друг к другу, и по отношению к себе.

Я не люблю возвращаться в Чхонджу. Из-за этого я переживаю, ведь мои родители не виноваты, что единственная дочь не видела их три года. Знаю, другая прислуга Большого Дома сочувствует им вдвое сильнее: во-первых, их дочь немая, а во-вторых, неблагодарная. Она лучше проведет праздники одна, чем отправится домой, как вся страна.

Может, поэтому с Суджин и Михо я чувствую себя как дома. Никто из них не тоскует по семье. И только они не обвиняют меня в том, что я плохая дочь, и не удивляются, почему я, не нашедшая счастья в неспокойном городе, не возвращаюсь на родину.